– Да, - коротко ответил он и был таков.

Лера с размаху плюхнулась на кровать и саданула кулаком по одеялу.

Глава 7. О неприятных открытиях.

Матвей пришел домой и сразу же заперся в своей комнате. Эйфория, охватившая его после того, как он осознал, что Елена Ивановна ни о чем не догадалась и час расплаты откладывается на неопределенный срок или отменяется вовсе, схлынула. Его охватила звериная тоска - он понять не мог, как вообще решился на подобный шаг. Что с ним произошло? Убить человека из-за косого взгляда и предвзятого отношения?

"Это был не я, - внушал себе Матвей, раскачиваясь на стуле все с большей амплитудой, рискуя либо треснуться лбом об стол, либо упасть спиной на пол.
– Это кто-то другой в меня вселился и командовал моим телом. Я бы никогда такого не сделал. Я бы никогда и не подумал... не осмелился... не сделал... Это против моей воли! Я не хотел! Я не убийца!"

Ему было очень важно убедить себя в том, что он невиновен, что он не при чем. Сам факт убийства отрицать не получалось, но отрицать свое намеренное участие в нем - сколько угодно. Не в силах усидеть на одном месте, Матвей подскочил, как ужаленный, и пронесся по комнате, вцепившись руками в волосы и выдрав изрядный клок, но даже не поморщился от боли.

"Что скажет мама? Что скажет мама, когда узнает?! Как жить дальше?!"

У Матвея не было ни капли сомнения лишь в одном - что мать и впрямь все узнает, дай только срок. И про темноту в голове, и про то, что ее сын - убийца. Только не демонов и чудовищ, а школьных уборщиц. Убожество, какое же он убожество...

"Не могу! Я больше не могу! Мне надо выйти! Мне нужен воздух! Я задыхаюсь, эти проклятые стены... давят..."

А может, все это ему приснилось? И снится до сих пор - душевные метания, страдания, боль? Может, все это неправда? И у него страшная болезнь, опухоль мозга, например, вызывающая галлюцинации и кошмары? Может, ему просто кажется, что он - неудачник? Может, он все-таки спит? И мир поэтому такой неудобный, серый, слякотный? Может, вся его жизнь - чей-то ночной кошмар? Ведь иногда случается так, что сон страшнее реальности, и ты просыпаешься с криком и лишь спустя какое-то мгновение с невыносимым облегчением осознаешь - миновало. Это был сон, только сон, и ничего больше. Так может быть пора проснуться?

Матвею вдруг захотелось вскрыть свою черепную коробку и взглянуть на мозг - уж тогда-то сразу станет понятно, болен он или нет. Уж в чем в чем, а в анализе самого себя, в самокопании он был силен, как ни в одном другом деле. Прямой доступ заметно облегчит ему задачу. Дрелью, что ли, воспользоваться? Молотком?

Одновременно с этим ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, где никто не найдет, и переждать, остыть, освободиться от страха. Или хотя бы немного свыкнуться с мыслью, что он - убийца, во сне или наяву. Боги, что за шутки! У него никогда бы решимости не хватило, духу не хватило, смелости даже животину бессловесную прикончить, а человека и подавно. Так что же произошло? И как жить дальше со знанием, что совершил?

Матвей метнулся в ванную, открыл кран и сунул голову под воду. И тут же отпрянул - вода пошла ледяная, а если что он не любил больше громких звуков, так это холодную воду. Он вытерся полотенцем, выбежал в комнату, дико огляделся по сторонам, словно ожидая, что призрак убитой им женщины прячется в углу. Но нет, все было тихо, спокойно, так обыкновенно, что Матвею захотелось взвыть. И одновременно стало чуточку легче -- может всё-таки не было ничего?..

...За ужином мать небрежно заметила:

– Что с твоими руками случилось?

– С моими руками?
– эхом откликнулся Матвей.

– Да, да. С руками.

Матвей посмотрел на свои руки и только сейчас заметил, что они все в зеленке и пластырях.

– А что с ними?

– Ты поранился? Где?

– Я поранился, - согласился волшебник, но придумать, где именно, было выше его сил, поэтому он отделался туманным "где-то".

Мать аккуратно положила ложку на стол, выпрямила спину еще больше и задала следующий вопрос:

– Ты нервный стал в последнее время. Что-то на работе?

Лишь чудом Матвей удержался от того, чтобы не вздрогнуть. Точно копируя жест матери, он положил вилку на стол и ответил:

– Нет, мама. Со мной все в порядке. Просто чувствую себя не очень.

– Что-то болит? Температура? Тогда надо вызвать врача.

Неожиданно для себя Матвей подскочил на месте, крикнул яростно:

– Не надо! Не надо врача!
– И повторил уже спокойнее: - Не... надо. Я в порядке.

Почему-то Матвею казалось, что если врач его осмотрит, то сразу поймёт, что с головой у пациента не все ладно, и первым же рейсом отправит в психушку, где его, примерного сына и библиотекаря, свяжут по рукам и ногам, заколют до судорог и отказа мозга лекарствами и опутают заклинаниями. И сказать честно, Матвей за такое решение врача не упрекнул бы, ибо с некоторого времени сам себя опасался.

– И не зачем так орать, я превосходно слышу, - отчеканила Алевтина Григорьевна.
– Но почему ты ушел с работы раньше положенного? Что за номера?

– От...откуда ты знаешь?
– поразился Матвей, приглаживая вспотевшей ладонью челку.
– Откуда?

– Звонила. Мне сказали, что ты ушел, - пояснила она.
– А в чем дело? Я не имею права позвонить на работу единственному сыну? Так получается?

– Нет, конечно, мама. Прости, я не подумал. Я... просто удивился, вот и все. Ты же никогда не звонила мне на работу. Я даже не знал, что у тебя есть номер телефона.