– - Кожа Змеи, -- назвалась она, встав на колено перед Зрящим, и тот уверенным движением пальца обрисовал узор, который она нарисовала себе на лбу кровью дичи.

Она оказалась одной из лучших охотниц и не уступала в навыках большинству охотников, но выходить в степь ей нравилось именно с ним. Об этом Охотник узнал позже, когда они вернулись с очередной охоты и сидели на камне, ожидая пир. Тогда же Кожа Змеи сказала, что хочет стать его женой.

– - Я не подарю тебе ребенка, -- сразу объявила она.
– - Но никто не будет смотреть на тебя косо, ведь я Отмеченная Ваитюрами. Если ты захочешь детей, то сможешь взять себе любую другую женщину -- я пойму это. Мне нет необходимости искать мужа, но ты надежный и тебе я доверяю. Мне хотелось бы прожить жизнь вместе с тобой.

Охотник принял ее предложение, потому что из всех женщин хэимели восхищался именно ей.

И он мог смириться с тем, что у них не будет детей: он и так передавал знания через поколение, значит, продлевал род, не свой, а всего хэимели. Но однажды Кожа Змеи не пошла с ним на охоту, впервые отказавшись от его предложения. В тот день охота удалась на славу. А еще в тот день степь расцвела. И тогда Охотник понял -- не пройдет и года, как он станет отцом.

Кожа Змеи подарила ему дочь, и Охотник посчитал в этом высшую милость Ваитюров.

Из книги "Служащие Ваитюру" профессора Гриммюрграса

Падать не больно. Поначалу. Поначалу самое ужасное -- это страх от понимания, что ты скоро умрешь. Попытка осознать, что вот-вот ты перестанешь существовать. Это очень трудно. Это очень страшно.

И больно.

Отчего начинается физическая боль? Быть может, от представления и принятия, что через какое-то мгновение тебя не станет, что ты разлетишься на множество мельчайших крупинок, которые по размерам уступают даже песчинкам. Ты станешь ничем. А все, что ты не доделал, и люди, что нуждаются в тебе , – - это все остается в том же виде, и ты уже никогда не сможешь что-либо исправить, не доверишь никому близких.

Ты даже не успел сказать им, что не вернешься. Наверное, с этой мысли начинается боль.

В какой-то момент ты понимаешь, что горишь. Но изнутри или снаружи? На этот вопрос ты не получишь ответ. Да и нужен ли он тебе? Все равно нет возможности сбить пламя.

И в этот момент важно, чтобы ты выжил. Как? Зачем? Для чего? На эти вопросы тоже не будет ответов, хотя они тебе точно нужны. Но придется обойтись без них и просто захотеть. Раствориться в огне, стать им, но при этом не забыть, кем ты был прежде.

И чего-то хотеть. Пока ты хочешь, ты жив.

А потом наступит понимание. Если ты проживешь достаточно долго, то поймешь, что уже не погибнешь. Не здесь, не на дне расщелины. Да и дна у нее нет. Тебе откроется новый мир. Ты узнаешь о его существовании за долю секунды до того, как окажешься в нем. И это будет самый прекрасный момент, что тебе доведется испытать.

Однако и самый ужасный, потому что ты так же поймешь, что назад тебе путь заказан.

Ты не вынесешь всего этого второй раз, даже если у тебя будут причины жить. Настоящие, не вымышленные. Те, кого ты оставил и с кем не попрощался. Но во второй раз их не хватит.

Потому что даже если тебе кажется, что твое тело зажило, это не так. И на твоей душе остались обожженные раны.

Они лежали на земле рядом с барьером: Гриммюрграс мог коснуться его, лишь пододвинув руку.

Метеориты уже не когтили землю, и она, истерзанная, почему-то напоминала ему его самого.

– - В чем-то Льоусбьёрг была права, -- тихо произнес Тандри, заставив вздрогнуть Гриммюрграса после воцарившегося молчания. Тот повернулся, и Тандри продолжил: -- Вы действительно умеете рассказывать. Но в другом она ошибается, она вас практически не знает.

Гриммюрграс не ответил и снова посмотрел на поля за барьером. Что-либо отвечать сил не было, ему показалось, что он сказал все, что было нужно.

– - Интересно, что останется после нас, -- снова заговорил Тандри.
– - Останется ли что-то такое, что археолог, раскопав это, напишет такой же роман, как и вы. Знаю, что доказать многое в вашей книге невозможно, но это и не нужно. Вы позволили нам прожить в мире наших предков, даже если он и не был таким, как вы написали. И в книге есть над чем подумать. Но главное достоинство, которое не сможет уменьшить ни один из злопыхателей, в количестве студентов, действительно заинтересовавшихся археологией и антропологией. Наша кафедра умеет убивать этот интерес (пожалуй, единственное, что у нее получается профессионально), но после вашего появления она уже и на это не способна.

Гриммюрграс слушал, продолжая молчать. Возможно, он даже запомнит откровения Тандри и после обдумает их, но не сейчас. Пока он не мог ни на чем сосредоточиться, поскольку многого не понимал.

Он не знал, что на самом деле произошло между ними. Та самая борьба с природой, о которой говорил Тандри? Тогда, выходит, они проиграли. Но где неприятный осадок от поражения? Земля, израненная метеоритным дождем, отчего-то тоже не выглядела несчастной. Она приняла случившееся, потому что это было нужно, это следовало пережить. И про себя Гриммюрграс думал так же, хотя и прекрасно знал, что подобного не повторится.