устремив взгляд куда-то к потолку. – Самое ужасное заключается не в том,

что я однажды не одолжил ему пятьдесят баксов. Это – ерунда, он все равно

бы нашел деньги на наркотики. Но я всегда отказывал ему надеть мне

тфилин. Сколько раз Джефф просил: «Идем, Жозеф, я тебе надену тфилин.

У меня ведь в этом мире ничего нет: сын не мой, жена чужая,

специальности никакой, родители от меня отказались. Но я хочу тебе

сделать хоть что-то хорошее. Я вообще хочу сделать в этой жизни что-то

полезное. Если я тебе надену тфилин, ты соединишься с Богом. И это будет

моя благодарность тебе...» А я, дубина, отказывал... А-ах!.. Помню, когда я

был в Израиле... – и он начал рассказывать о своей поездке в Израиль к

родным. – В музее «Яд Вашем» есть зал в виде темного гранитного

лабиринта. Идешь по нему, а чьи-то детские голоса в это время произносят

имена детей, убитых в душегубках и крематориях. Звучат детские голоса, в

зеркалах отражаются горящие свечи. Каждая свечка – в память

загубленного ребенка. Сотни, тысячи свечей. Так страшно, что мороз по

коже... Ты в то время была беременна, и я, помню, шел по этому темному

коридору и представил себе на миг, что моего будущего сына тоже могли бы

так... А-ах...

Махнув рукой, поднялся. Стянул футболку, снял шорты, брякнув

металлическими пряжками, и направился к кровати.

Тоня смотрела на него: его худая спина, чуть приподнятые кверху

плечи, далеко выступающие лопатки. У Арсюши – отцовская осанка. И

вообще, сын – в отца.

92

И очень ей тяжело. Но, несмотря на все безумие, что Осип творит: на

измену с этой отвратительной Стеллой, на то, что они не живут больше как

муж и жена, что ей стыдно и больно, – несмотря на все это, он по-прежнему

волнует ее. И она хочет быть с ним.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? Забрала ребенка и ушла? – спросила она

тихо.

– Я ничего не хочу. Выключи свет. Я хочу спать, – буркнул он, радуясь

и благодаря Тоню в душе за то, что она вслух сказала то, чего он сам так

сильно хочет.

Щелкнул выключатель, и в комнате стало почти темно, если не

считать бликов от цветной змейки, что бегала по монитору компьютера.

Тоня придвинула стул, смотрела в компьютере какие-то вэб-сайты. На

самом же деле вспоминала...

Впервые встретив Осипа на даче у подруги, она сразу расторгла

помолвку со своим женихом – преуспевающим адвокатом. Ее родители не

были от Осипа в восторге, особенно мама. Но Тоня пошла наперекор всем.

Ей казалось непонятным, просто непостижимым, как можно такого Осипа

не любить?.. За все десять лет замужества она ни разу не пожалела о своем

выборе. Осип – такая же часть ее, как и Арсюша, они оба – ее мир, ее

жизнь. Да, он долго и трудно искал себя. И сейчас, когда, наконец, все

наладилось, когда он стал заниматься любимым делом – снимать кино,

когда, казалось бы, самое время радоваться жизни... Все летит вверх

тормашками. Неужели это крах семьи, крах всех ее надежд?.. А что будет с

Арсением? Как он воспримет семейный разрыв?..

Тоня отхлебывала остывший чай. Было что-то механическое,

неживое, от куклы, в ее движениях, позе, застывшем, без всякого

выражения, лице, освещенном слабым светом люминесцирующего экрана...

Глава 10

93

Стелла пряталась за каждым кустом, за каждым столбом, мелькала в

машинах и метро. Она исчезла из Sea Gate как будто специально для того,

чтобы возникать в каждом уголке многомиллионного города.

Фонарь в ее доме горел круглые сутки только в первую неделю после

ее исчезновения, но потом чья-то бережливая рука стала выключать его, и

Осип, каждый раз появляясь на ее крыльце перед закрытой дверью, с

непонятным упорством снова нажимал кнопку выключателя, словно

подавал сигнал мольбы: вернись, я жду...

Ему мерещился ее мелькнувший сарафан за шлагбаумом у въезда в

Sea Gate. Ее голова с подобранными кверху волосами плыла порой далеко

за буйками, почти у самого фарватера. Осип нырял и плыл туда, к ней, не

обращая внимания на свистки разгневанных спасателей, пока Стелла-