него объектив фотоаппарата. Как оказалось, это был последний снимок

Джеффри при жизни – на редкость удачный, словно Джефф решил остаться

в памяти людей, его знавших, именно таким – счастливым и элегантным,

влюбленным в этот мир...

– Да, я все понимаю, – отвечала Эстер, шмыгнув носом. – Извини,

Джозеф, но ведь ты еврей. Как же ты мог так воспитать своего сына? А он у

тебя еще и с крестом...

Осип ничего не отвечал.

Из другой комнаты вышел Мойше. На нем была белая, в этот раз

совершенно чистая рубашечка и новые штанишки. За лето и без того

темный Мойше вовсе почернел, обуглился на солнце – настоящий правнук

индейца. Но с пейсами. Завидев Осипа, мальчик недоуменно раскрыл рот и

часто заморгал.

– Иди сюда, мой родной, – Эстер поправила на голове подошедшего

Мойше ермолку и, видя, что сын не хочет уходить, уложила его на свои

широкие бедра. – Все будет нормально, мой хороший, не переживай. Мы

останемся в Sea Gate. Ребе поговорил с хозяином дома, мы можем не

платить за квартиру целых три месяца, пока я не начну работать. Или ты

хочешь вернуться в Денвер? Скучаешь по сестре Пэм? Я тоже скучаю по

83

ней. Но она сюда к нам ехать не хочет. А у твоего папочки там новая

герлфренд...

Она гладила сына, а Мойше заворожено смотрел на Осипа, вернее, на

чудный корабль в его руках. Черный флаг с черепом и костями, пушки в

амбразурах, пираты в трюме.

– Родители Джеффа, эти сраные профессора, так и не приехали из

своего Кентукки на похороны, – сказала Эстер.

В общем, она уже не выглядела убитой горем, как несколько дней

назад. Первые дни траура – Шивы – миновали, унося шок от внезапной

смерти мужа. Теперь Эстер даже иногда улыбалась, хотя еще легко пускала

слезу. Она была не удручена, а, скорее, растеряна, пока не знала, как

приспособиться к новой ситуации, к своему положению вдовы.

– Да... Печально... Так доподлинно и неизвестно, отчего он умер? –

спросил Осип, присаживаясь на стул, и тут же мысленно укорил себя за этот

вопрос.

О причине смерти Джеффри было известно всем в Sea Gate, кого это

интересовало. Но, дабы не бросать лишнюю тень на умершего и, скрывая

свой стыд, Эстер говорила всем якобы об обширном инфаркте. И эта

фальшь привносила в траур оттенок фарса. Как, впрочем, не вязалось и

слово «смерть» с фотографией влюбленного в жизнь симпатяги Джеффа.

– Кто же будет долго разбираться в смерти обычного наркомана? –

сказала она без обиняков. Видимо, эта ложь уже тяготила ее саму. – Это

ведь не убийство, а обычный наркотический овердоз. Копы осмотрели

иешиву, правда, не нашли там ни шприцов, ни пакетов от наркотиков.

Составили протокол. На этом следствие и закончилось. Сегодня получила

из морга бумагу с результатами экспертизы. У него, кроме героина, в крови

обнаружили и барбитураты, и еще какую-то дрянь, не помню названия, –

она кивнула в сторону трюмо с завешенным простыней зеркалом, где

лежали распечатанные конверты. – Я, конечно, догадываюсь, кто ему помог

84

уйти на тот свет, – с некоторой осторожностью, и не без любопытства,

Эстер посмотрела на Осипа. – Я проверила его мобильник, кому он звонил в

тот день. Знаешь, кому он сделал свои последние звонки?

– Кому? – спросил он тихо.

– Ты же сам знаешь, зачем притворяешься? Он, правда, изменил ее

имя, в его мобильнике она названа «Friend». Хороший друг, преданный. Я

знаю, что они встречались несколько раз, мне студенты иешивы

докладывали. А накануне его смерти из моего кошелька пропали пятьдесят

долларов... Ах, я же видела, что с ним в последнее время творится что-то

неладное. Видела и не уберегла!.. – она вытерла набежавшие слезы, но

быстро овладела собой. – Теперь телефон того «друга» отключен. Я

заходила к ней несколько раз домой, хотела плюнуть ей в бесстыжие глаза,

но она не открыла дверь. Шлюха! Сколько из-за нее бед! – метнув злой

взгляд на Осипа, Эстер покрепче прижала Мойше к себе.

– Я тут корабль принес... – промолвил Осип.