– Во. Сколько он у вас уже? Сутки?

– Да, – ответил Леха, которому почему-то очень не понравилась такая осведомленность.

– Кумарит парня, видать, не по-детски, – хмыкнул Тимоха. – Плохо ему. Так?

– Ну… да…

– Так чего же парню не помочь по-малому? Все равно ему ближайшие несколько лет ничего хорошего не светит…

Леха сглотнул. Он никак не мог взять в толк, что хочет от него Тимоха, и даже немного испугался. Но, вспомнив об обещанном теплом местечке, сержант Монахов несколько приободрился.

– Не темни, – хрипло проговорил Леха. – Говори толком, что от меня требуется? Что я, маленький, что ли?

– Это – деловой разговор, – одобрил его Тимофеев. – Значит так, передашь Карабасу пару «колес», сможешь?

– Без проблем. А… зачем?

– А за надом. Он-то, как ты, лишних вопросов задавать не будет. Склюет птичкой и еще попросит. То есть, нет. Не попросит.

И Сергей Тимофеев посмотрел своему однокашнику прямо в глаза. Очень серьезно посмотрел.

«А дело Левина Никитосу ведь сунули…», – вспомнил вдруг Монахов.

И моментально все понял. И как-то ему даже… легко стало. Он почувствовал себя здесь, в этом шикарном особняке… как равный.

– Фу ты… – тряхнул рыжей головой Леха и, набухав себе в стопку коньяка, свободно откинулся со стопкой в руках на спинку дивана. – Ну, ты артист, Тимоха. Чего ради всю эту комедию развел-то?

И Тимофеев тоже улыбнулся, облегченно и с пониманием:

– Какая ж это комедия? В отдел ко мне хочешь? Это я тебе могу устроить. Без дураков.

– А что за таблеточки-то?

– А это уже не твое дело. Вопросов лишних никогда не надо задавать, понял? Твое дело – передать «колеса» задержанному. Труда тебе это не составит никакого. Ну и еще… если спросят, сообразишь сказать, что, мол, в личном разговоре тот самый Ломов выказывал намерение подкупить наркошу «колесами», чтобы он безо всякой возни чистосердечное написал и подельников сдал побольше… Сделаешь – можешь считать, что я тебе должен. А долг я сквитаю, слово даю. Каким образом сквитаю, ты уже знаешь. Ну как?

– Долго ты меня караулил? – спросил еще Леха, разглядывая коньяк в стопке на свет. – Ё-мое, неожиданную встречу-то как разыграл…

– Насчет лишних вопросов я, кажется, предупреждал.

– Ну ладно, все-все, – посерьезнел Монахов, почувствовав, что малость перегнул палку.

Он выпил коньяк, не почувствовав вкуса, как воду. «Да нет, – подумал Леха, – все четко Тимоха сделал. Все правильно. Подъехал бы он ко мне ни с того ни с сего с таким разговором, я бы… не знаю, как повел бы себя. А так – мягонько все прошло…»

– Дело нешуточное, – проговорил Леха Монахов негромко.

– Да, – согласился Тимофеев.

– А… как-то полегче… разве нельзя было? Ну… чтобы там кое-кто заяву свою забрал.

Тимофеев страдальчески поморщился:

– Ты опять за свое? Мне по барабану: как можно было, как нельзя было… Значит, нельзя было полегче. Значит, только так можно. Мне сказали – я сделал. Безо всяких вопросов. И тебе советую поступать точно так же. И все у тебя в жизни будет хорошо.

Он разлил остатки коньяка по стопкам.

– Ну… – провозгласил сержант Леха Монахов, поднимая свою стопку. – Как говорится, за новую жизнь!

Где-то глубоко внутри его царапнул страх. Но Леха решительно залил его коньяком.

В классе, просторном, заполненным солнечным светом, точно аквариум – водой, было очень тихо. Все двадцать учеников – мальчишек и девчонок лет восьми-девяти – застыли за своими партами, уставясь на возвышение подиума, где под огромным, во всю стену, монитором демонстрационной панели, помещался учительский стол.

Преподаватель младшей группы – худой, лысоватый и на вид очень подвижный мужчина лет тридцати пяти в белом костюме – оттолкнулся и выехал из-за стола к центру подиума на кресле, стойка которого была снабжена колесиками. Двадцать пар глаз проследили стремительное это движение.

Преподаватель держал в руке большую чашку, над которой поднимался слоистый парок – держал на уровне лица, как бы давая возможность ученикам получше рассмотреть ее. Пару секунд он промедлил, потом неторопливо наклонил чашку.