— Сади скорей! — крикнула Людмила, и они с Ириной кинулись садить засыпающих детей на это освободившееся драгоценное местечко. Втиснув кое-как туда Танюшку и Вовку, они остались стоять на подгибающихся ногах, а дети мгновенно заснули, дружно свесив головки… Прошло еще полчаса. Людмила переминалась с ноги на ногу, но ничего не помогало: усталость была невыносимой — полсуток они уже были в пути.

На скамейке, напротив, нарушая все вокзальные законы, лежа спала женщина, одна занимая всю скамью.

— Ира, я ее подниму, возьму на руки Танюшку, а ты — Вовку, и сама садись, и дочку рядом посадишь.

Людмила растолкала спящую.

— Разрешите сесть.

Та что-то залопотала на ломаном русском: "Другие придут сюда…"

— Ничего, постоят, — резюмировала Людмила: в волчьих условиях приходится действовать по принципу "кто смел, тот и съел". Женщина села, а Людмила взяла спящую Танюшку на руки и опустилась рядом. Но не успела Ирина поднять сына на руки, чтобы сесть на противоположной скамье, как молодая пара, занимавшая эту же скамью, мигом расселась так, что для Ирины места не осталось. А пара явно чувствовала себя в превосходном положении. Головками, как два голубочка на открытке, они опирались друг на друга, а между ними можно было поместить еще двух человек. "Тоже для своих местечко берегут, чтобы те отдохнули, — обозлилась Людмила. — На детей, тем более чужих, им наплевать". Ирина, с сыном на руках, все-таки попробовала втиснуться на прежнее место, где сидели дети, но у нее ничего не вышло. Людмила, держа Танюшку на коленях, вгляделась в сытые, несимпатичные лица парочки, изображавшей из себя спящих. "Детей своих, как видно, нет. Отеческих чувств не испытывают. Так вот и сходятся, чтобы всю жизнь только кобелировать друг с другом!.."

— Эй, ты, подвинься, дай женщине сесть! — громко потребовала она, обращаясь к парню. Тот не шелохнулся.

— Подвинься, подонок! — словно молотком, криком ударила его Людмила.

Парень "проснулся" и нехотя сдвинулся на "полушарие". Вокруг, на скамьях, недовольно залопотали. Людмила поняла — прибалты.

— Детей, наверно, своих нет, — осуждающе кивнула на пару Ирина, втискиваясь кое-как, с ребенком на руках, на скамью. Старшая, Наташа, видя такую "приветливость" окружающих, попытаться присесть рядом наотрез отказалась, осталась стоять…

— Какие там у них дети — выродки одни! — еще раз крикнула, припомнив статистику рождаемости, Людмила. — Да еще собаки… — она замолчала, отвернувшись.

Но толпа на ближайших скамьях не успокоилась. Что-то едкое и, как видно, гадкое говорили они на непонятном Людмиле языке и тут же с надсадой хохотали, но Людмилу это не трогало. Она их издевок не понимала, зато они ее поняли прекрасно.

Вскоре объявили рейс на Ригу. Соседи тут же повскакивали со своих мест, освободив сразу несколько скамей — целая туристическая группа. "Так вот они откуда! А я-то в Ригу собиралась за культурой! — усмехнулась Людмила. — Хорошо бы они меня там встретили. Вежливости мне, вишь, захотелось, корректных отношений…" — проводила она взглядом группу.

Через час Людмила простилась с Ириной — подошло ее время уезжать. Еще через два часа и она с Танюшкой уже тряслась в автобусе. Не успели как будто усталых глаз закрыть, а уж выходить надо: Евпатория.

Людмила сволокла вещи в багажное отделение — надо было как-то устраиваться, искать жилье — и пошла, таща Танюшку за собой, вдоль вокзала. Завидела группу теток в платках и цветастых платьях — как видно, "хозяйки". Подошла — так и есть. Ищут постояльцев… Но только без детей. У Людмилы захолонуло сердце: "Вот так детский курорт… Кажется, не скоро тут крышу найдешь, особенно с ребенком…" Но вот к ним снизошла одна женщина, с белой мочалкой на голове, изображающей прическу:

— Пойдемте, у меня есть отдельная комната, вход в нее прямо с улицы, так что никому мешать не будете.

— Ну что ж, пойдемте, — Людмила подхватила Танюшку.

С двумя пересадками, на трамвае хозяйка доставила их до места. Море было совсем рядом — это хорошо. Но "удобства" — во дворе, а это плохо. Сама комната Людмилу поразила. Хозяйка открыла ключом дверь, выходящую, действительно, прямо на улицу, и Людмила оказалась в "комнате", выгороженной под лестницей в подъезде. Да, это был обыкновенный подъезд. Здесь стояла узенькая односпальная кровать — "на двоих", как пояснила хозяйка, — электроплитка, болталась на шнуре лампочка, а кругом — побеленные бетонные стены и — ни одного окна… Людмила смотрела на этот каменный мешок, в котором было темно, сыро и холодно, и вновь поражалась южному "сервису", а заодно и разворотливости местных жителей.

— И сколько же это будет стоить? — спросила она, скорее, из любопытства.

— Семь рублей, — вполне серьезно ответила хозяйка.

"Двести рублей заплатить за то, чтобы месяц прожить в одиночной камере?" — Людмила молча вышла на божий свет.

— Ну, я не заставляю, желающих более чем достаточно, — фыркнула хозяйка. — А вы, коль не нравится, идите к церкви — там, может, кто-нибудь и подберет вас…

Людмила кивнула и потащила Танюшку к церкви.

Под деревом, напротив собора, словно толпа беженцев, на вещах сидела толпа ожидающих. "Вторые сутки уже ждем квартиры", — вздыхали некоторые из них. Людмила ужаснулась и совсем упала духом. "С ребенком?" — редкие хозяйки, задав вопрос, отходили в сторону. "Н-да-а, кажется, зря я именно на детский курорт стремилась…" — Людмила сникла.

Но вскоре к ней подошла шустрая старушка, с рукой на перевязи:

— Надолго?

— На месяц.

— Тогда пойдем, тут рядом, — и она, нырнув в переулок, повела Людмилу за собой.

Дорога показалась Людмиле бесконечной. Кривой улочкой они подошли к одноэтажному дому, возле ворот которого стоял запыленный "жигуленок". Хозяин машины, протиравший стекла тряпочкой, окликнул старуху:

— Мать, ты кого это к нам ведешь? Нам не нужно детей.

— Молчи, Ольга сказала — нужно.