====== Часть 24. Вместе навсегда ======

Иду к тебе; настал и мой черед

Идти тропой, которой все живое

Из мира света в духов мир уйдет.

Иду и радуюсь, что буду вновь с тобою.

Пока ты жил – сиял, как огонек,

Родной, но темный мир тем светом освещал,

И мне в моем пути вновь виден маячок

Души твоей. Там будет мой причал.

Иду в тот мир, где пребываешь ты,

И не боюсь я наших новых судеб,

При жизни были неразлучны мы

И после смерти снова вместе будем.

Dark

Конец октября 1918 года. Франция.

Военно-полевой госпиталь 1478, раннее утро.

Подавив очередной зевок, Жоа с силой тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и, нахмурившись, ускорила шаг. Она все еще никак не могла привыкнуть к хроническому недосыпанию и нередко ловила себя на том, что ее то и дело начинает клонить в сон прямо во время дежурств. Особенно тяжело давались ночные дежурства.

«Только этого мне и не хватало!» – недовольно подумала девушка.

Ее торопливые шаги глухим эхом летели по пустому темному коридору. Наконец она добралась до палаты, которая находилась на ее попечении, и уже собиралась войти, но тут дверь распахнулась, и ей навстречу вышла Антуанет. От неожиданности Жоа вздрогнула и замерла на месте, растерянно глядя на старшую медсестру чуть прищуренными от света фиалковыми глазами.

– Доброе утро, Жоа, – между тем сдержанно поприветствовала ее Антуанет, ее голос звучал, как всегда, спокойно и мягко.

Улыбнувшись девушке, она неторопливо прошла мимо. Жоа не успела ответить и молча посмотрела вслед невысокой, медленно удаляющейся фигуре старшей медсестры. После возвращения Антуанет сильно изменилась. Она ни словом не обмолвилась о том, что произошло в 1480, но это было и не нужно: ее потухший взгляд, бледное, неподвижное и какое-то странно-прозрачное, словно выточенное из мутного льда, лицо и поникшие, будто бы придавленные внезапно обрушившимся тяжким грузом, плечи сказали им больше, чем любые слова. Антуанет словно разом постарела на несколько лет и теперь выглядела даже старше своего реального возраста. Вернувшись, она в тот же день приступила к своим обязанностям и выполняла их с теми же скрупулезностью и старанием, что и раньше, но у Жоа отчего-то сложилось впечатление, что она делала это, скорее, по привычке, механически, словно огромная заводная кукла с заданной и тщательно отработанной программой движений, растворяясь в их однообразном повторении и совершенно не сознавая, что же именно и зачем она делает. Для окружающих она осталась все той же Антуанет – собранной, строгой, сдержанно-невозмутимой, а временами даже неприступной старшей медсестрой. И только Жоа, Кенди и Флэнни замечали, какой у нее в последнее время изможденный вид. Шаг за шагом, постепенно и незаметно спокойная, уравновешенная, уверенная и исполненная света, смеха и тепла Антуанет превращалась в бледную, тонкую, молчаливо-замкнутую в себе тень с глазами в пол-лица, обведенными темными кругами, мягкое ореховое сияние которых сменила застывшая отрешенная тьма. Ее словно окружала аура призрачной холодности. Она почти ни с кем не разговаривала и много работала, явно отдавая предпочтение самым тяжелым ночным дежурствам. Работала, словно одержимая, растворяясь в море повседневных мелочей и бесконечном множестве обязанностей. Работа теперь была тем единственным, что вызывало у нее хоть какой-то, пусть даже вынужденный интерес. Она работала и… таяла, как догорающая свеча. Да, состояние и настроение Антуанет Делакруа в последнее время очень беспокоило Жоа. И не только ее, но и Кенди, и Флэнни. Жоа нахмурилась сильнее. Несколько раз она порывалась поговорить с ней, но каждый раз что-то останавливало ее, и дело сводилось к обыденным, ничего не значащим и исполненным лишь вежливого любопытства, вопросам о самочувствии, в ответ на которые Антуанет лишь слабо улыбалась такой же, как и ее лицо, холодно-отстраненной улыбкой, которая больше не освещала ее глаза теплым светом, как раньше, а едва касалась ее губ и, скользнув по ним неуловимой призрачной тенью, исчезала, не оставив следа, словно ее и не было. К тому же, Жоа смутно себе представляла, что именно она хочет спросить у Антуанет или что сказать ей, и опасалась каким-нибудь неосторожным словом или вопросом еще больше растравить рану в душе старшей подруги. Они ничем не могли помочь ей, и от осознания собственного бессилия становилось еще больнее и тревожнее.

«Остается только ждать и надеяться, что со временем Антуанет справиться со своим горем и вновь станет прежней, – думала девушка, глядя, как та подошла к двери и вышла из барака. – Хотя, нет, – тут же поправила она себя. – Прежней она уже не станет никогда».

Взглянув еще раз на закрывшуюся за Антуанет дверь, Жоа тяжело вздохнула и уже хотела войти в палату, но в этот момент за ее спиной снова раздался стук открывшейся и закрывшейся двери и звук быстрых шагов. Обернувшись, она увидела одну из недавно прибывших в госпиталь медсестер. Девушка была совсем молоденькой, почти девочкой, и, судя по всему, еще не привыкла к постоянному напряжению и нелегким условиям военно-полевого госпиталя, а потому очень нервничала, боясь допустить малейшую оплошность.

«Кажется, ее зовут Кэтрин», – смутно припомнила Жоа, с легким удивлением наблюдая за ее спешным приближением. Лицо девушки выражало крайнюю степень озабоченности и беспокойства, почти тревоги, словно произошло нечто непредвиденное и очень-очень важное.

– Мисс Дюваль, – между тем пробормотала Кэтрин, останавливаясь и с трудом переводя дыхание.

– Что случилось, Кэтрин? – спокойно осведомилась Жоа

– Доктор Люмьер просит всех медсестер, за исключением тех, кто на дежурстве, немедленно прийти в его кабинет. Он сказал, что это очень срочно.

– Вот как? – брови Жоа удивленно приподнялись, а на лице отразилось легкое беспокойство. – А в чем дело?

– Не знаю, – девушка пожала плечами. – Он не сказал. Вы не знаете, где мадемуазель Делакруа?

– Полагаю, у себя в комнате. Ее дежурство только что закончилось.

– Ох-х… – расстроенно вздохнула Кэтрин. – Значит, мы с ней разминулись. Зайду к ней еще раз. Спасибо, мисс Дюваль. Вы идете?

– Нет, – покачала головой Жоа. – Я заступаю на дежурство. Но если это действительно что-то важное, я уверена, мадемуазель Делакруа поставит нас в известность.

Кэтрин чуть нахмурилась, очевидно, досадуя на собственную недогадливость, и согласно кивнула.

– Вы правы. Пойду поищу ее. Передайте, пожалуйста, просьбу доктора остальным, – развернувшись, она поспешила к выходу.

Жоа молча проводила ее взглядом, она выглядела спокойной и уверенной, и лишь меж тонкими красиво изогнутыми дугами темных бровей пролегла едва заметная морщинка задумчивого беспокойства.

«Зачем доктор Люмьер собирает всех, кто не занят на дежурстве? Что такого важного могло случиться?»

Спустя четверть часа в кабинете доктора Люмьера было не протолкнуться. Хотя на самом деле здесь собралась лишь меньшая часть медсестер, но из-за тесноты и весьма ограниченного пространства комнаты складывалось впечатление, что началось настоящее столпотворение. Тихие удивленные голоса женщин смешивались в единый нестройный гул. Антуанет пробралась к столу, где в своем любимом кресле восседал доктор Люмьер, на лице которого красовалось привычное невозмутимо-хмурое выражение, но в голубых глазах, прячущихся за сверкающими стеклами очков, светились тревога и беспокойство.