Шрифт:
«О, Боже… Нет! Не может быть!»
Ее взгляд скользнул по окровавленной груди старшей медсестры, и Жоа почувствовала, как внутри все похолодело. Страх поднялся, с головой накрывая ее своей черной всепоглощающей волной, удушливым комом подкатил к горлу.
«Легкое…»
Она побледнела и, сняв косынку, принялась вытирать густые темные струйки с такой поспешностью и так тщательно, словно пыталась вместе с ними стереть и свои подозрения. Словно это простое движение могло изменить неумолимо надвигающуюся реальность. В безумной надежде, что ее догадка – всего лишь досадная ошибка, и рана Антуанет вовсе не так тяжела и опасна, как та, о которой свидетельствовали эти безмолвные мрачные вестники. Но ее надеждам не суждено было сбыться, и кровавые струйки тут же появились снова и медленно заскользили по щекам. Но на этот раз они были гуще и обильнее. Скапливаясь в уголках рта, они неумолимо ползли вниз, угрожающе поблескивая. Словно невидимый художник широкой кистью водил по ее лицу, разрисовывая его густыми темными подтеками, играющими зловещими ярко-алыми отсветами уходящей жизни, превращая его в ужасную окровавленную маску.
– Антуанет! – хриплый голос доктора Люмьера вернул ее на землю. Жоа вздрогнула и, обернувшись, увидела стремительно приближающегося начальника госпиталя, следом за которым бежала Кенди. – Ох, mon Diue, да что же это такое!!! – не обратив внимания на Жоа, доктор подбежал к одеялу, на котором лежала Антуанет, и буквально рухнул на колени. Окинув взглядом ее окровавленную грудь, он нахмурился и, осторожно приподняв ее руку, принялся нащупывать пульс, кустистые седые брови мрачно сошлись над переносицей. – Да что же это такое? Как же так? – беспрерывно бормотал он, словно заезженная пластинка, в его голосе отчетливо звучали нотки отчаяния и тревоги.
Жоа не было видно его лица – его скрыли растрепавшиеся и упавшие вперед, когда он наклонился, седые пряди – но по его суетливым и каким-то рассеянно-беспомощным движениям она поняла, насколько сильно он обеспокоен.
– Что с ней, доктор? – все же спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тише.
Где-то в самой глубине ее души все еще таилась безумная надежда на то, что все обойдется, хотя разумом она прекрасно понимала, как глупо и безосновательно надеяться на такое, когда реальность явно и непреложно свидетельствовала об ином исходе.
Услышав ее вопрос, доктор Люмьер поднял голову и удивленно посмотрел на стоящих перед ним девушек, словно только сейчас заметил их присутствие, но, тут же спохватившись, сурово нахмурился.
– А вы почему до сих пор здесь?! – строго осведомился он, сверля их пристально-мрачным взглядом, синие глаза за круглыми стеклами очков сверкнули привычным брюзгливым недовольством. – Что, никогда раньше не видели осколочных ранений?!! А ну, марш к раненым!!! – не замедлил последовать приказ, произнесенный самым безапелляционным тоном, который они только слышали от старичка за все время работы в 1478. – Работы невпроворот, а они стоят, рты разинули, словно две глупые деревенские клуши, в жизни не видевшие раненого человека!!! – принялся он яростно отчитывать девушек. – Сооружайте навесы. Используйте все, что можно! И приглядывайте за ранеными!!! Вдруг кому-то из них уже помощь нужна, а вы тут прохлаждаетесь без дела!!! Вы зачем сюда приехали: помогать или ворон считать и глазеть по сторонам?!
– Но… – попыталась было возразить растерявшаяся от такого мощного гневного натиска Жоа, но доктор Люмьер не позволил ей закончить.
– Ничего не желаю слышать!!! – еще более строго и резко перебил он, седые брови сошлись над переносицей, а синие глаза засверкали гневом и возмущением. – Немедленно за работу!!! Я сам займусь мадемуазель Делакруа. Сейчас вы все равно ничем не можете помочь ни ей, ни мне, так помогайте тем, кому можете! Вы хирургические медсестры военно-полевого госпиталя или кто?! Почему я должен напоминать вам о ваших обязанностях?! Все вокруг работают, а вы торчите тут без дела со слезами на глазах, как две слабонервные кисейные барышни, готовые рухнуть в обморок при малейших неприятностях. Ну, да, рана! Осколочная! А чего вы ожидали? Мы ведь как-никак на войне! Но она еще жива. Антуанет очень сильная и здоровая женщина, у нее крепкий организм. Она справится. Особенно если вы наконец-то займетесь делом вместо того, чтобы отвлекать мое внимание, и позволите мне помочь ей! Как вы думаете, что она сказала бы вам, увидев, как вы толкаетесь без толку возле одного раненого, которому все равно не можете помочь, когда десятки других нуждаются в вашей помощи и все вокруг работают, не покладая рук?!! Уж она устроила бы вам нагоняй с внеочередным инструктажем!!!
– Но…
– Все! Хватит болтать! Брысь отсюда, и чтобы я вас не видел, пока все не выполните!!! За работу! За работу!!!
Безотчетно повинуясь его приказу, Кенди и Жоа бросились туда, где остальные медсестры и врачи пытались соорудить навесы из одеял, которые удалось вытащить из машин. Последнее, что успела заметить Жоа, прежде чем работа поглотила ее с головой, это то, как доктор Люмьер снова опустился на колени рядом с Антуанет Делакруа, и на его лице уже не было гнева, а только усталость и бесконечная печаль.
Налет продолжался недолго, и спустя еще четверть часа, окончательно расстреляв автомобильную колонну, самолеты с гулким воем устремились к горизонту и растаяли в мутном сером небе. Как ни странно, но никто из раненых серьезно не пострадал и, благополучно отведенные подальше от машин на небольшую поляну в глубине кустарника, они расположились под наспех сооруженными навесами под бдительным присмотром медсестер и врачей, которые тем временем разводили костры. Благо веток вокруг было предостаточно, а поскольку снег еще толком не выпал, то они были достаточно сухими и хорошо разгорались. Довольно скоро послышался негромкий, но веселый, навевающий воспоминания о домашнем уюте, треск пламени, а воздух задрожал и наполнился мягким стелящимся дымом.
Завершив осмотр последних раненых, Жоа помогла им разместиться вокруг ближайшего костра, заботливо набросив на плечи каждого одеяло, и направилась к Антуанет. Старшая медсестра лежала на том же месте, где она ее оставила – возле растущего в отдалении куста, чьи раскидистые, облетевшие ветви нависали над ней, словно пытаясь оградить ее от жестокого холодного мира. Рядом по-прежнему сидел доктор Люмьер, а у изголовья стояли уже освободившиеся Кенди и Флэнни. Они стояли совершенно неподвижно, склонив головы. Жоа не видно было лица подруг, но от их застывших, словно мраморные статуи, фигур исходили волны напряженного ожидания и… той же бесконечной печали, почти скорби, что четверть часа назад она прочла на лице старого доктора.