Они еще долго сидели возле нее. Неподвижно и молча, боясь неосторожным движением или словом нарушить эту застывшую тишину, словно бы склонившуюся в торжественно-приветственном поклоне перед равнодушной и всевластной госпожой Смертью. Наконец Жоа протянула руку и осторожно закрыла глаза Антуанет. Веки плавно и легко опустились, скрывая тусклый остановившийся взгляд. Еще минуту она смотрела на ее лицо, такое строгое и холодно-спокойное, с разгладившимися и прояснившимися чертами. Застывшее, словно внезапно оборвавшаяся песня. И такое красивое. А затем сняла косынку и накрыла его.

– Доктор Люмьер, – Жоа повернулась к старичку. Ее лицо было совершенно спокойно, а голос звучал тихо, но твердо и ровно, – Вы не могли бы связаться с 1480? Там недавно умер один из раненых. Его звали Кристиан-Пьер де Ла Вреньи. Это тот самый человек, к которому ездила Антуанет. Я хочу знать, куда было отправлено его тело. Мне кажется, Антуанет хотела бы, чтобы ее похоронили рядом с ним. Она любила его.

– Понятно, – доктор Люмьер вздохнул и нахмурился. – Думаю, это можно будет выяснить. Когда мы доберемся до нашего нового месторасположения, разумеется.

– Почему они расстреляли колонну? – вмешалась в разговор Кенди. – Ведь на машинах же были красные кресты. Как они могли? Ведь здесь только раненые!

– Это война, Кенди, – вздохнул старичок. – Она не выбирает. Вообще-то я был готов к этому.

– Были готовы? – в один голос ошеломленно воскликнули девушки.

– Да. Это не первая колонна с ранеными, которая подверглась обстрелу. Штаб предупредил о возможности налета. Тем более, что дорога проходит рядом с линией боев. Очевидно, враг подозревает, что мы используем санитарные машины не только для перевозки раненых, но и для подвоза оружия. Заметьте, они стреляли исключительно по машинам и, как только колонна была уничтожена, сразу же улетели.

– Но люди все равно могли пострадать! – жестко возразила Флэнни. – И пострадали.

Впервые за все время их знакомства Кенди видела подругу, вечно-спокойную, невозмутимо-холодную Флэнни, в таком состоянии. Гнев невидимыми волнами исходил от ее высокой и напряженной, словно сжатая пружина, фигуры. Доктор пожал плечами.

– Очевидно, они полагают, что это того стоит, – сухо заметил он. – Что такое жизни людей, когда речь идет о победе? Нет, не о победе. О личных амбициях! Да и жертв могло быть значительно больше, если бы мы не были предупреждены о возможности нападения. Я и Антуанет специально проинструктировали всех врачей и медсестер, как следует действовать в подобной ситуации, хотя и постарались, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Не хотели понапрасну беспокоить. Налета могло и не быть, а нервы и так у всех на пределе. Нам тут только нервных срывов и паники не хватало. И без того положение хуже некуда.

– Вы правы, – подумав, согласилась Флэнни.

– Сам знаю, что прав, – хмуро проворчал доктор и, еще раз взглянув на тело Антуанет, отвернулся и досадливо покачал головой. – Накройте ее одеялом, – коротко распорядился он привычным недовольным тоном. – Не нужно, чтобы раненые видели. Да и вообще ни к чему. Надеюсь, машины придут скоро. И займитесь, наконец, ранеными.

– Но…

– Мы не имеем права раскисать, хлюпать носом и сдаваться! Что бы ни случилось, но работа – прежде всего. Слишком много человеческих жизней зависит от этого! Наш бой продолжается, – он направился к кострам, но, сделав несколько шагов, обернулся и внимательно и строго посмотрел на девушек. – Антуанет сказала бы вам то же самое, – добавил он и продолжил путь.

Еще мгновение Кенди, Флэнни и Жоа смотрели, как он уходит, а затем поспешили следом. Доктор Люмьер был прав – их бой продолжался.

9 ноября 1918 года в Германии произошла революция и король Вильгельм был свергнут с престола, а спустя сутки, 11 ноября 1918 года, на станции Ретонт в Компьенском лесу между Германией и странами Антанты было подписано перемирие, положившее конец Первой мировой войне. Но многие из тех, кого коснулась война, уже не узнали об этом.

Продолжение следует…

====== Часть 25. «Прощай, Крест…» ======

Их голосам всегда сливаться в такт,

И душам их дано бродить в цветах,

И Вечностью дышать в одно дыханье,

И встретиться — со вздохом на устах –

На хрупких переправах и мостах,

На узких перекрестках мирозданья.

В. Высоцкий

Ноябрь 1918 года.

Франция, Марсель.

Марсель был серым, промозглым и очень влажным, как, впрочем, большинство портовых городов. К тому же, городов, только что переживших ужасную войну. Небо было затянуто тяжелыми свинцово-серыми тучами, нависшими так низко, что, казалось, еще секунда – и они просто упадут на землю. Часто из этой мутной, клубящейся, словно котел ведьминого варева, пелены моросил мелкий надоедливый дождь, нередко смешанный с отвратительно мокрым липким снегом, а с моря неслись резкие порывы сурового соленого ветра, из-за влажности казавшегося более холодным, чем он был на самом деле. Но Нил не замечал этого. Он шел вниз по улице. Улочка была очень узкой. Вымощенную черным, отполированным влагой и годами камнем дорогу без тротуаров с обеих сторон окружали невысокие двухэтажные здания, хотя и аккуратные, но с облупившейся краской и потемневшим деревом, почти скрывавшиеся за высокими заборами, сложенными из грубого необработанного булыжника. Облетевшие ветви деревьев выглядывали из-за каменных стен и тоскливо свешивались вниз, так и норовя задеть головы прохожих. Очевидно, это была старая часть города, где, к тому же, проживали в лучшем случае буржуа средней руки.

Однако Нил не замечал ни обветшалости домов, ни серости неба над головой, ни пронизывающего ветра. Он шел неторопливым прогулочным шагом, полуопустив веки, вслушиваясь в доносящийся издалека тихий шелест волн и с наслаждением вдыхая прохладный влажный воздух, сладко пахнущий морем, ветром и… свободой. Наконец-то свободой. Война закончилась. Странно, но когда он думал об этом, внутри отчего-то начинало шевелиться смутное неверие в реальность происходящего. Ему не верилось, что все закончилось. Что он-таки дошел до конца. И – что еще более удивительно, невероятно и совершенно неожиданно – дошел живым. Только от одной этой мысли начинала кружиться голова, а внутри поднимались легкость и невыразимое словами ощущение счастья бытия. Здесь, в холодной серости Марселя, исполненной тягучего покоя, неторопливости и тишины, только что окончившаяся война вдруг показалась далеким страшным сном. Полузабытым и полустертым, словно размытый дождем и полумраком силуэт. Да, он был жив. И он был счастлив. По крайней мере, пока. Нил старался не думать о предстоящем возвращении домой и о том, что его ждет по ту сторону океана. Ведь там, дома, ступив на родную землю Америки, ему вновь предстояло стать не более чем заключенным. И не просто заключенным, но осужденным на каторжные работы за убийство. И там, в серых каменных застенках, его поджидал помощник начальника тюрьмы Сент-Джеймс Стэнтон.