Шрифт:
– Антуанет.
Жоа осторожно приподняла голову старшей медсестры и положила к себе на колени.
– Антуанет, что с тобой?! – она принялась хлопать ее по бледным почти до синевы щекам, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимаются страх и отчаяние. – Антуанет. Господи, Антуанет, открой глаза! Сейчас не время, слышишь? Ты нужна нам! – бормотала она, не замечая текущих по щекам слез. – Ты нужна раненым! Не время валяться без сознания! Немедленно открой глаза!!!
Темные ресницы дрогнули и медленно приподнялись, открывая потускневшие, словно стеклянные, карие глаза. Секунду взгляд Антуанет был пустым и туманным, а затем прояснился, и в нем отразилось удивление.
– Жоа, – беззвучно шепнула она одними губами, ее рассеянный взгляд бессмысленно скользнул по сторонам и остановился на сидящей рядом Кенди. – Кенди… Что?
– Слава Богу! – Жоа улыбнулась сквозь слезы. Ей хотелось разрыдаться от нахлынувшего облегчения, но рыдания застряли в горле. – Бомба взорвалась совсем рядом, – сбивчиво забормотала она, с трудом сглотнув неприятный комок. – Я уж подумала, что ты… Что тебя… Ты лежала так неподвижно… И такая бледная… О Господи! Вставай! Нас ждут раненые!
Обхватив Антуанет за плечи, девушка осторожно перевернула ее на спину. Тело старшей медсестры тяжело и грузно навалилось на нее, голова бессильно свесилась назад, зрачки изумленно расширились и остекленели, а с побелевших полуоткрытых губ сорвался тихий стон. Стон боли.
– О, Господи, – пробормотала Жоа. Кровь отхлынула от ее лица, а фиалковые глаза, еще секунду назад искрившиеся слезами радости, наполнились ужасом. – Нет, – едва слышно прошептала она непослушными губами. – Нет… Этого не может быть! Только не это!
Платье старшей медсестры от груди и до талии было буквально испещрено небольшими разрывами, края которых намокли и потемнели. Темные пятна медленно расползались, сливаясь одно с другим, окрашивая серую ткань в черный цвет с этим темно-бордовым, играющим темными тяжелыми бликами отливом, не единожды виденным ею за годы работы, но каждый раз вызывающим отвратительное ощущение беспомощности, бессилия и ужаса. В такие минуты Жоа всегда казалось, что та безликая тень, которую она никак не могла разглядеть, но которая всюду и всегда неотступно следовала за ними, медленно подкрадывается к ней, становится за плечом и замирает. Словно хищник перед неожиданным, но настолько незначительным препятствием, что он не считает нужным тратить даже малейшее усилие на его преодоление и со снисходительным и ледяным терпением насмешливо выжидает, когда же оно исчезнет само по себе и он сможет сполна насладиться тем, что уже принадлежит ему по праву. По самому древнему праву – праву сильнейшего. Выжидает, предвкушая победу…
– Жоа! – голос Кенди привел ее в чувства.
Жоа вздрогнула. Подняв голову, она встретилась с обеспокоенным, но решительным взглядом зеленых глаз под сурово нахмуренными бровями и внезапно поняла, что забыла о ее присутствии. Забыла обо всем. О гуле самолетов в мутной пелене неба, свисте пуль и грохоте взрывов, даже о раненых.
«О, Боже!»
– Нужно отвести ее к остальным раненым и позвать кого-нибудь из врачей, – между тем строго, решительно и как-то обыденно распорядилась Кенди, словно речь шла об одном из их обычных пациентов.
Именно ее невозмутимо-деловитый, уверенный тон помог Жоа окончательно справиться с потрясением и взять себя в руки.
– Ты права, – пробормотала она и, взглянув на белое, словно мел, лицо старшей медсестры с расширившимися почти до предела зрачками, превратившими ее сияющие светло-карие глаза в два черных колодца, наполненные нечеловеческой болью, обеспокоенно нахмурилась. – Антуанет, ты должна нам помочь… Ты должна встать. Мы с Кенди отведем тебя к остальным раненым и позовем доктора. Все будет хорошо, но ты должна нам помочь.
На мгновение ей показалось, что Антуанет ее не слышала, но тут затуманенный болью взгляд старшей медсестры чуть прояснился.
– Я постараюсь, – одними губами шепнула она.
Кенди и Жоа осторожно подхватили ее под руки и помогли подняться. Закусив губу, чтобы не застонать, Антуанет заставила себя встать и замерла, тяжело опираясь на плечи девушек, на бледном лбу выступили капли пота.
– Держись. Потерпи немного, – бормотала Жоа, словно заклинание. – Все будет хорошо.
Очень медленно, мелкими шагами они направились к кустарнику. Когда они добрались до места, Кенди быстро расстелила на земле первое подвернувшееся под руку одеяло, и они осторожно уложили на него Антуанет. Длинные темные ресницы старшей медсестры дрогнули и поднялись, открывая остекленевшие от боли глаза, но с побелевших губ не сорвалось ни звука, а взгляд, устремленный в мутно-серую высь, был застывшим и тусклым, словно у слепой. Да и зрачки не отреагировали на свет, оставшись расширенными до предела колодцами мрака, опоясанными тонкими, почти незаметными колечками радужки.
– Антуанет.
Жоа протянула руку и ласково коснулась щеки подруги. Она была какой-то слишком холодной, влажной и неприятно липкой от выступившей испарины. Внутри снова зашевелился страх.
– Держись, милая, – она обернулась к стоявшей рядом Кенди. – Я побуду с ней, а ты найди доктора Люмьера.
– Хорошо.
Кенди бросилась на поиски доктора, а Жоа снова повернулась к Антуанет. В этот момент губы женщины чуть шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука, а лишь глубоко вздохнула и тут же закашлялась. Из уголков ее губ появились тонкие алые струйки и медленно поползли вниз. На фоне белой кожи они казались неестественно темными, почти черными.