Мы миновали по пути места, где были похоронены Кендра и Ариана Дамблдоры… Только тогда я вдруг осознала, что у нас с Гарри и Дамблдора были здесь общие корни… Почему-то директор никогда не акцентировал на этом большого внимания, а мы с Гарри об этом как-то не задумывались вовсе. Увидев, как сейчас обиженно вспыхнули глаза брата, когда он оглянулся на тот ряд надгробий, я поняла, что и он подумал о том же самом – для Дамблдора этот факт оказался пустячным совпадением.

«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»… Эти слова выбиты были на надгробии Дамблдоров. Глаза наполнились слезами при мысли о том, как эти слова были правильны и как сильно они касались и нас. Какая-то частичка моей души, да и души Гарри, была здесь, на этом кладбище, в этой деревушке. В месте, где остались самые дорогие нам люди…

Наконец мы подошли к надгробиям. Слова, выбитые на светлом камне, словно светились и прочитать их было очень легко. Над могилами Джеймса и Лили стояло общее невысокое надгробие, но я почти его не видела. Мой взгляд был прикован к высокой плите с выбитым на ней портретом молодой красивой женщины, освещенным лунным светом.

«Одна из самых светлых женщин на Земле, воплощение материнства и доброты… Истинная «Несущая жизнь». Розалина Аманда Реддл, лучшая мать и жена. Покойся с миром…» - мои глаза наполнялись слезами, когда я читала эти слова, выбитые на надгробии мамы. Горе и ощущение невосполнимой утраты тяжелым грузом лежало на душе и сердце. В горле застрял комок. Я опустилась на колени перед той, чье самопожертвование сохранило мою жизнь.

25 марта 1953 года – 14 октября 1986 года…

Маме было всего тридцать три, когда это произошло. Молодая женщина, очень красивая, очень добрая… Я вспоминала Рождество с ней, то, в какое чудо она всегда превращала для меня любой праздник. Она могла бы вместе со мной пойти в Лувр, где мечтала побывать всю жизнь и так и не посетила этот музей… Могла быть просто рядом… У меня могли быть младшие братья и сестры, родные. Обида за отнятую у меня жизнь и ненависть к тем, кто это сделал, захлестнула. Я даже не знала, кого ненавижу сильнее – Беллатрису, косвенно виновную в маминой смерти, Анну – допустившую все это, Долохова – прямого убийцу мамы. Или себя – за то, что он целился в меня, за то, что я тогда зачем-то ушла от мамы, дав ему эту возможность… Скорее я злилась и ненавидела не кого-то из нас, а всех… Хотя валькирия не должна была ненавидеть, но у меня это чувство все-таки было.

Лишь долгое время спустя я поднялась на ноги, слезы понемногу перестали течь по щекам. В эти минуты я почти жалела, что не сплю вместе с ней там, в холодной земле. Я не была тут с того момента, как вернулась Лестрейндж. До этого мы несколько раз в год навещали эти могилы, ухаживали за ними и приносили цветы. Для нас с Гарри это место было единственным, где мы могли быть хоть немного ближе к его и моей мамам. И к Джеймсу. Хотя бы чуть-чуть приблизиться к самым дорогим людям…

– Как думаешь, - поднявшись с колен, я подошла к брату и обняла его за плечи. Гермиона встала рядом.
– Они нас сейчас видят?

– Думаю, да, - Гарри не сводил глаза с выбитых на плите имен своих матери и отца. – Знаешь, - он вздохнул. – Я сейчас понял, что я почти не помню, какими они были. Помню, что с папой всегда было очень весело, помню, как мама улыбалась, - его голос дрогнул. – Помню, что тетя Роззи была очень добрая и очень сильно меня любила… Я не могу вспомнить даже ни одно Рождество с ними! – он с болью в голосе махнул рукой, сжатой в кулак. На глазах блеснули слезы. Гермиона сочувствующе погладила его по плечу. – Ненавижу ее!

– Знаешь, - я погладила его по голове. – Если бы я тогда не увиделась с мамой там, за Аркой… Я забыла, как звучит ее голос. Голос, в котором нет боли, - на глаза снова навернулись слезы. Я посмотрела на звездное небо и прошептала: - Вы говорили, что всегда с нами. Если вы слышите… С Рождеством!

– С Рождеством! – прошептали Гарри и Гермиона, подняв глаза в звездное небо вслед за мной. В мою ладонь, подставленную для нее, упала снежинка. Белая и чистая. Еще несколько редких снежинок кружились в темном небе, медленно падая на землю.

– Они тоже поздравили нас, Гарри, - шепнула я. Снежинка растаяла, превратившись на моей руке в капельку воды.
– Ну что, идем туда? – я сглотнула комок в горле. – Или к Батильде?..

Гермиона повела палочкой и перед нами появились три венка рождественских роз. Мы с Гарри опустили их на каждую из трех могил. Я как раз успела подумать о том, что мы ничего не принесли и здесь было негде взять ни цветка. Положив венок из роз на могилу мамы, я с благодарностью посмотрела на Герми. Гарри выпрямился и кивнул в сторону калитки.

– Идем туда, - хрипло пробормотал он. Я медленно пошла следом. Находиться тут было невыносимо сложно, но уйти казалось еще тяжелее… И все же у нас было дело и его надо было делать. А маму я навещу, когда все кончится… И расскажу ей все-все-все, что произошло за эти годы. Обязательно…

– Стойте, - Гермиона дернула Гарри за руку. Мы выпили зелье как раз у могил родных. Они нас не осудили бы за то, что мы наконец-то додумались принять меры предосторожности, успокаивала я себя. Гермиона превратилась в маленькую худенькую женщину, заявив, что мужчиной больше становиться не хочет, что ей и облика Долохова хватило с лихвой и надолго. Дескать, щеки от щетины чесались ужасно… В общем-то, учитывая, что Долохов брился явно не очень-то часто и без щетины я его ни разу не видела, я склонна была ей поверить.