— … И почему же не сказал? — раздался её голос где-то очень близко.

Марти раздвинул пальцы и взглянул в сторону, откуда он доносился. Хитаги стояла совсем рядом, прямо напротив него, и смотрела прямо в лицо, ожидая ответа. Очевидно, она прошла через зал, пока он говорил. В её выражении не было ненависти, презрения или осуждения — лишь немой вопрос. Марти списал это на первичный шок. “Пройдёт каких-то пара минут, прежде чем она будет мечтать о моей казни…” — с сожалением думал он. Вслух же он по-английски ответил на вопрос:

— Потому что я трус. Вот так просто. Жалкий, ничтожный трус, который боится умирать. После того, как я осознал то, что сделал, я понял, что у меня появился призрачный шанс выбраться отсюда. Вернуться назад, домой, где я не был два года. Теперь же, когда я думаю об этом, я понимаю, что это всё просто идиотизм. Действительно, кому я там такой нужен? За эти два года я опустился ниже некуда и окончательно втоптал свою жизнь в грязь… Ненавидишь меня? — после небольшой паузы добавил он и, наконец-то убрав руку от лица, серьёзно взглянул на Хитаги.

Та смотрела на него со странным выражением: с одной стороны, оно было похоже на задумчивость и нерешительность; с другой же, Марти видел в нём обвинения и немое порицание. Он ждал. Ждал, что она его ударит, или что начнёт проклинать его всеми известными ей словами, или просто с презрением отвернётся и уйдёт. А вот к тому, что она сделала, он готов не был.

Совершенно внезапно, без каких-либо предупреждений, Хитаги сделала шаг к нему, на ходу раскинув руки, чтобы в следующий момент на мгновение привстать на мысочки и обхватить его шею в объятии. Марти растерянно моргал, не соображая до конца, что только что произошло. Он даже стал искать взглядом поддержки у окружающих, но те также явно не успели понять, что к чему. Наконец, Марти осторожно поинтересовался у обнимающей его Хитаги:

— Эм… Ты же слушала меня, да? Или это такая странная попытка меня задушить? Ты ведь понимаешь, что это делается немного по-другому, да?..

— Я не хочу, чтобы ты умирал, — резко перебила его Хитаги.

Марти отвернулся, насколько ему позволяло положение, и горько усмехнулся.

— Даже несмотря на то, что я убийца твоего самого дорого человека?

— Ты мой друг, Марти, — упрямо повторила она и шмыгнула носом.

В этот момент Марти осознал, что она плачет. “И как я не заметил сразу?” — подумал он, косясь на её дрожащую фигуру. На его плечо упало несколько капель. Марти тяжело вздохнул и виновато проговорил:

— Мне жаль, что из-за меня тебе опять приходится плакать…

— Разве я плачу? — с усмешкой, смешанной со слезами в голосе, спросила Хитаги, но, услышав сама себя, убедилась, что это так, и пробормотала: — Ох, и правда…

Марти вздрогнул от удивления её словами. Пару мгновений он искал причину и, найдя её, сочувственно поинтересовался:

— Ты и этого уже не чувствуешь, да?

Марти спросил это, хотя он и так понимал, что ответ будет утвердительный. Хитаги знала, что он не нуждается в подтверждении своих догадок. На самом деле, она не чувствовала не только своих слёз. Воздух, скользящий по коже при ходьбе, собственное дыхание, ком в горле, тепло тела Марти, которого она так крепко обнимала — всего этого она больше не ощущала. Ничто из этого ей больше не принадлежало. Единственное чувство, которое у неё осталось — это боль и горечь, как от расставания с чем-то родным и близким.

Хитаги чувствовала, что минута, когда она на самом деле расстанется с (самым) дорогим человеком, неумолимо приближается. Она словно ощущала дыхание смерти, стоящей у неё за спиной и нетерпеливо ожидающей, когда же наконец ей отдадут того, кто ей предназначен. Сейчас Хитаги была небольшим препятствием между Марти и его концом, но она прекрасно осознавала, что в любой момент её могут просто отбросить, как ненужную преграду. Ей хотелось сказать ему ещё много-много всего, рассказать всю правду, но Хитаги понимала, что времени на пространные рассуждения и долгие лекции у неё нет. Так что она решила ограничиться лишь самым главным. Понизив голос, так чтобы никто, кроме Марти, не мог услышать её слов, она вдруг торопливо заговорила практически ему на ухо:

— Кстати, я обещала рассказать тебе после суда, что было в том письме. В нём Дея рассказала мне обо всём, что чувствовала в течение нашего заключения. — От Марти не ускользнуло то, что она вдруг стала говорить не о “брате”, а о некой девушке с очень похожим именем, и он удивлённо вскинул брови, но Хитаги не дала ему и слова вставить, продолжая: — Если бы я раньше всё вспомнила, то успела бы извиниться перед ней за все резкие слова в тот раз и, возможно, она была бы ещё жива. А теперь… Ну, всё произошло справедливо: твой внутренний монстр лишил любимой старшей сестры меня, а мой паразит, за которым я вовремя не доглядела, забрал жизнь твоей. — Хитаги невольно крепче сжала объятия и с раскаянием прошептала: — Всё, что произошло в этом мире, — моя вина. Если бы я просто разобралась со всем сразу, а не пыталась бегать от проблемы…

На этих словах она наконец-то разжала руки и отстранилась от Марти. С грустной улыбкой и застывшими в глазах слезами она глядела в его растерянное лицо. Марти молчал, чувствуя, что она посвятила его в самую большую тайну, которую только могла. “Она всё вспомнила”, — подумал он, не отводя взгляда от её серьёзных глаз. Вот только как всё это расценивать, он так и не смог решить.

Тем временем Хитаги осторожно взяла его за руку и, слегка стиснув её в своей ладони, проговорила:

— Знаешь, несмотря ни на что, ты всё равно остаёшься моим самым дорогим другом. Жаль, что всё закончилось именно так. Что ж, — внезапно Хитаги перешла на японский с английского, на котором велась вся их предыдущая беседа, и с печальной улыбкой произнесла, вкладывая в слова все свои чувства: — Прощай, Мартин Фебфлауэр. Мне будет тебя не хватать.