– Если бы этот парень был жив, я бы всерьез стал беспокоиться за наши отношения, уж больно он убедителен, - сказал Бенедикт, когда музыка смолкла.

– С его двухметрового роста тяжело звучать неубедительно, - улыбнулась я, не отлипая от него, упоение моментом и растворяющая в себе нега все еще владели мною, несмотря на ироничность замечания. Одно другому не мешает. – К тому же песня ассоциируется у меня с любимым фильмом, выйди он на два года позже, уверенна “Love You to Death” была бы в саундтреке.

– Любимый фильм? Никогда не слышал от тебя о чем-то любимом. Постоянная отговорка «Много». Делись, раз уж застукали с поличным.

– Ты будешь разочарован, - вздохнула я, он крепче сжал меня в объятиях, не выпустит, пока с позором не расколюсь. Я пожала плечами, делать нечего. Или все-таки поблаженствовать в его объятиях? Сам же долго не выдержит.
– Ты будешь смеяться, потому что фильм не снимал какой-то заумный режиссер, это даже не экранизация утонченного и высокоинтеллектуального романа, он лишен мозгодробильного сюжета в духе Дэвида Линча и сюрровых эффектов а ля Терри Гиллиам. Песня напоминает сцену на чердаке из «Ворона», когда Эрик делает предложение Шелли.

Бенедикт от удивления даже хватку ослабил и посмотрел мне в глаза, не придумываю ли я сказки на ходу.

– Я серьезно, - надулась, меня не поняли, осудили за ужасный вкус или не поверили искренности признания. А, может, все вместе. Я вступилась за любимую киноленту: - «Ворон» прекрасен от первого до последнего кадра. Атмосфера, актеры, работа с камерой, музыка, сценарий. В нем столько прекрасных цитат! Не каждая книга может похвастать ни выдержанной от первого до последнего слова атмосферой, ни самими словами.

– Вот так я и узнал, что ты неисправимый романтик, Хеллс. А делать предложение тебе надо в кружевной рубашке и кожаных штанах, - сказал он, зарывшись в мои волосы.

– Только попробуй! – взбунтовала я, услышав страшное слово, и выскочила из его объятий.

– Что? Сделать предложение или надеть кожаные штаны? – поинтересовался он, возвращая меня в тепло своих рук.

Живое воображение, прекращай рисовать его зад, обтянутый кожей. И надо было завести разговор о всяких рокерских фетишах, когда мы в шаге от опоздания на ужин, а он в полушаге от изнасилования…от того, чтобы подвергнуться изнасилованию. Что-то я запуталась в терминах. Проще говоря, Камбербэтч никуда не пойдет. Нечего меня провоцировать.

– Ты же знаешь, что такие вещи на меня не действуют, - я бездарно изобразила холодность и незаинтересованность и сделала шаг к свободе.

Он предвосхитил трусливый побег, и я оказалась на кровати. Тому с Амели придется сделать заказ за нас, если мы вообще попадем в ресторан. Сегодня. Бретельки больше не держали одежду, скользкая ткань предательски легко обнажила тело.

– Солипсизм, - прошептал он, целуя живот.

– Экзистенциализм – поднимается к груди.

– Структурализм – выдыхает, скользя губами по шее.

– Хочешь поговорить об истории философии? – то, что я хотела превратить в замечание, звучит как строчка из фильма для взрослых.

– Ты же говорила, что тебя возбуждает мой интеллект, - под жаром его губ яремная впадинка, - вот я и довожу тебя до кондиции.

Я еще на солипсизме была там, где уже давно зашкаливали все ограничители кондиции, а стрелка на измерительном приборе перевалила оранжевую зону и плотно обосновалась в красной.

– Гегельянство, – продолжает он опасную игру, висок обдает горячим дыханием, выбивает предохранители, все внутри начинает плавиться.

– Неоплатонизм, - губы жадно принимают ласки.

Даже непрекращающаяся телефонная трель неспособна завладеть нашим вниманием дольше, чем нужно для того, чтобы вырвать кабель из сети. Знали бы циники и эпикурейцы, как бессовестно Бенедикт эксплуатировал их, дабы предаться со мной гедонизму.

Вскоре «Вспомни как можно больше направлений в философии» превратилось в череду жадных вдохов, не менее шумных выдохов с обрывками слов, поцелуев на грани здравого смысла. Фихте меня побери, я хочу, чтобы это длилось вечно. Не Фихте, о чем это я.

– Бенедикт меня побери, - осипшим голосом выдохнула я окончание мысли. Виновник не заставил себя долго ждать. Меня побрали, сминая простыни, терзая губы, овладевая телом, наполняя собой, завоевывая с диким рвением, пробирая от первого до последнего нервного окончания, заново осязая каждый сантиметр кожи, изучая, познавая, постигая абсолютную роскошь упоения друг другом.

***

– Камбербэтч, что за черт?! – орал в трубку злой двойник Хиддлса. – У тебя должна быть очень веская причина, чтобы можно было оправдать оборванные телефоны. И что это за «Ужин без нас. ХО»?