– Типичная картина невежества. Как же - эпидемию шизы? Не холера ведь.

– А мне это предложение нравится. Хоть и не мной придумано, но что-то в этом предложении есть.

– Мыслю, следовательно, не дурак. Наиболее подходящая среда - беднота и мотыгинские. У бедноты денег на лечение симптомов нет. А мотыгинские и не станут - от скупости.

– До сих пор лечатся дегтем.

– Деготь от бородавок хорош.

– А ели они первые нападут? Как, к примеру, Наполеон?

– Так, а что будем с урной делать, господа?

– Обещали, если правильно проголосуем, отдадут нам княжество Лихтенштейн.

– Лихтен - что?

– Штейн. Как элитный электорат, имеем полное право.

– Прошлый раз, вместо обещанной воли, дали по кило колбасы.

– Наполеон, он ...

– А не пойти ли нам с администрацией на мировую?
– предложил я.

– Вот только умнее меня здесь кого-нибудь не хватало, - проворчал Маргулис.
– Вы слишком благоразумны, маркиз, чтобы быть гениальным. Гений и благоразумие понятия не совместные. Мы рассматриваем только гениальные предложения.

– А если ему, Наполеону, хочется кого-нибудь трахнуть, то к его услугам Германия или Алжир.

– Я - Германия. Столица меня - Берлин.

– Вы, Маргулис, и вы, маркиз, превосходно дополняете друг друга. У одного не хватает гениальности, у другого - тормозов, - сказал Иванов.

То, что происходило вокруг стола, вызывало во мне все больший протест. Беззастенчивое свинство и чавканье, суесловье, ссоры по пустякам. Революционные планы Маргулиса перманентной войны со здравым смыслом, который ему так претил. А графиня? Кое-кто уже позволял намеки. Сексуальная ситуация накалялась. Вот-вот они все насытятся, и тогда возобладает другой инстинкт. Я и сам чувствовал, что хочу ее гораздо сильнее, чем хотелось бы есть. Надо было выводить ее отсюда. Да и самому выбираться, черт подери, не дожидаясь, когда наступит пик пакостей.

К тому же третий акт меня беспокоил, следующий непосредственно за вторым. Там действие происходит на третьем этаже и перерастает в такое ... Не было никакой возможности отменить спектакль или как-то иначе остановить этих неумолчных врачей, которых представление целиком захватило.

Было очевидно, что незамеченными нам уйти не удастся. Простодушие большинства едоков я б еще мог обмануть. Но ни Маргулиса, ни Кравчука, который, словно предчувствуя мой маневр, удвоил к графине любезность, а ко мне - бдительность. А Гребенюк, тот безо всякого стеснения с графини глаз не сводил.

Если я и колебался доселе - уйти - не уйти - то в незначительных амплитудах. Но теперь этим колебаниям пришел конец.

Я решил поговорить с Маргулисом начистоту.

– Я вас не держу.
– Он словно ждал этого разговора.

– Ну так дайте мне ключ.

– Ключи от города я потерял. Оборонил, должно быть. Я уж и объявления везде развесил, чтоб вернули за вознаграждение. Вот, даже сохранился экземпляр. Пока глухо молчат.

– Если не можете дать мне ключи или еще как-нибудь посодействовать, то хотя бы не препятствуйте.

– Это еще почему?
– Он с любопытством посмотрел на меня.

– Ну, - я решил сманеврировать, - знаете, я там, на воле, думаю, больше вам сгодиться могу. Могу выполнять определенную конспиративную работу.

– Нам без вас хватает сочувствующих.

– Графиня бы тоже могла влиять.

– Не виляйте, выкладывайте, - сказал он.

Как хотите, а я не мог ему выложить истинные причины своего порыва. Не объяснять же, что главная причина - он вместе с его полоумной политикой.

– Я сейчас встану и отсюда уйду, - твердо сказал я.
– Вместе с графиней. Если за нами последует ваш агент - берегитесь. Вам вовек не узнать, где я спрятал ваше досье.

Он вздрогнул. Задело. Значит, верно я рассчитал.

– Так как же вы предполагаете выбираться?
– спросил он, взяв себя в руки.

– Это мое дело, - сказал я, более блефуя, чем питая надежды на помощь Кузьмы.

– Ладно.
– Он внешне вполне успокоился. И даже как будто ковырнул в зубах. Словно помеха его языку интересовала его куда больше, чем компрометирующее прошлое.
– Давайте съедим по котлете на брудершафт. Чтоб не держали зла друг на друга.

– Надеюсь вы понимаете, что в случае моей смерти ... если есть в этих яствах яд... Это досье немедленно всплывет в тысячах экземпляров. Издатели здорово наживутся, продав его как роман.

Тут я точно уже блефовал. Я не настолько успел ознакомиться с его биографией, чтобы с такой уверенностью говорить за издателей.

Его рука, замершая над одинокой котлетой, лежащей в отдалении от остальных, дрогнула и переместилась влево, где лежал такой же одинокий бифштекс. Он преломил его, половину протянул мне. Я откусил, но тут же с отвращением выплюнул, скривив лицо.