– Что, солоно?
– спросил Маргулис. Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. Так оно и было, по-видимому.
– Честно говоря, я и сам позабыл, где цианид, а где хлорид натрия. В котлете, получается, цианид.

Он вывалил котлету из блюдечка на салфетку и, обернув ею, сунул в карман. Этот обед не так безобиден, как я полагал.

– Что ж, так тому и быть, - сказал он.
– Ступайте.

И я вернулся к графине, отерев с лица липкий холодный пот. Она, увлеченная финальной сценой второго акта, ничего не замечала.

Те, чьи челюсти были более быстры, наелись доверху и теперь ковыряли в зубах. Другие дожевывали. Фараон раскуривал сигару, которой его только что угостили. Иванов, будучи в прекрасном расположении духа, искал, как бы еще выше настроение поднять незначительной ссорой. Маленький Птицын, прильнув к Полине, дремал, обернувшись вокруг ее бедра.

Во время трапезы не обошлось без повреждений и травм.

Так, Крылов прикусил себе щеку изнутри. Гребенюк жгучей аджикой прожег себе в желудке дыру. Кашапов подавился зубом, сломавши его о кость. Герц почти захлебнулся похлебкой, уснув и упав лицом в свою порцию.

– Да-а, сытый выпал денёк.

– Это не жизнь - оргия.

– Там врачи тоже покушать просятся. А то не вытянут третий акт.

– Да пускай. Все наелись уже. Самые лакомые куски съедены.

Комедианты, смыв грим и почему-то запыхавшись, один за другим подходили к столу.

– Вот разве филе картофеля да гороховый суп.

У Крылова из-за распухшей щеки суп превратился в шут. Но врачи не обиделись.

Я все время удивляюсь и радуюсь тому, что простые люди, будучи сыты, редко держат зло на своих недавних врагов. Не прошло и пары минут, как перед врачами выросли груды лангетов и шницелей, припрятанных про запас, и даже Иванов, вынув из кармана селедку, отдал ее им. Я сам отнес на их край стола приготовленный в дорогу, завернутый в полотенце, двойной эскалоп.

– Эскулап попридержали бы для людей, - проворчал Никанор, но его одернули.

– Эскалоп. И хватит о людоедстве уже.

Оказалось, что шницель удобно кромсать скальпелем, а ланцетом - лангет, пинцетом отправляя в рот небольшими кусочками. Впрочем, и руками не брезговали.

– Странно, почему не отняли у них инструмент. Скальпель - грозное оружие в искусных руках.

– Сколько уж нас от их скальпелей пострадало.

– А могли бы, глядишь, жить вечно.

– Тогда это уже будет не человек, а другое животное.

– Я б согласился животным стать из-за этого. А ты, фараон?

– Самим нам до этого не дойти. Вся надежда на инопланетян.

– Нашел на кого надеяться. А может, они будут разводить свиней, а не нас.

– Свиней разводить легко. С ними всегда договориться можно.

– Вот и будут свиней, раз так. А с нами разве договоришься.

– Вот мы тут сидим, а они, может, подлетают уже.

– Сколько же им лететь?

– Это смотря с какой скоростью, - сказал Сидоров.

– Вот вы мне скажите, профессор, - обрадовался случаю Иванов.
– Если расстояние мерить в пенисах, а время в анусах, то как вы думаете, 120 х/ж - приличная скорость?

– Ты постеснялся бы, пожилой человек, все-таки, - сказал Гаврилов, который, хоть головой и ударился, но здравого смысла не потерял. Голос его немного ослаб.

– Свиней он разводить будет. Я б давно его мудрой мордой о стол, да повода не было. Эрос, этос. Куча дерьма.

– Куча чего?

Никанор подмигивал и делал мне знаки: пора.

Мне еще раз довелось наблюдать, как происходит превращение Сидорова в Сердюка. Глаза из бледно-голубых стали свинцово-серыми, заблистали тускло, нос заострился, сделался похожим на клюв. Заиграли желваки, нижняя челюсть подалась вперед. Этим выкриком - куча чего?
– превращение и завершилось, заняв собой едва ль с полминуты. Он выбросил вперед руку, но, до Иванова не дотянувшись, плюнул ему в плечо.

Графине очень хотелось остаться и посмотреть, чем закончится ссора. Да и мне б не мешало проституток увидеть и вам описать. Но время неумолимо приближалось к пяти, пора уже было прощаться.

Я встал. Помог и графине подняться. Встал и Маргулис.

– Итак, уважаемые сотрапезники, - возгласил он, - собутыльники, сотрезвенники - маркиз, как видите, покидает нас.

Иванов тем временем, перегнувшись через стол, достал до Сердюка и ударил его в лицо шницелем. Сердюк в ответ лягнул его бараньей ногой.

В сковороде под слоем омлета я обнаружил хорошо прожаренный нож. И хоть лезвие его после термообработки истончилось и гнулось в дугу, я решил прихватить его с собой. Могут всякие ситуации возникнуть на нашем пути, пока доберешься до пистолета.

– Как уходит? А как же мы? Знамя?

Мне б хотелось утешить этих бедолаг, но чем?

– Маркиз сделал свое дело, маркиз может уходить, - сказал Маргулис.
– Он и на воле себе место найдет, получив столь высокое воспитание. Вот, у нас Герц теперь есть - как заявка на герцога.
– Потом добавил вполголоса.
– Честно говоря, из вас такое же знамя, маркиз, как из гондона понтон. Да и не было у де Сада никакой бороды. И маркизом он был из учтивости. Зажился ты у нас. Да и вообще зажился. Ко всем чертям на все четыре. Вали.