ГААГАДЗЕ: У нас, в Гааге заседателей не едят. Гаагской конференцией запрещается.

РЖЕВСКИЙ: Этот сюр-суп всего лишь фантазия, господин иностранец. Черный голодный юмор.

ПОЛКОВНИК: Так вот, кролик с кровью готовится так...

КОРНЕТ: А то отварить этого гада до полуготовности, а потом в жаровню с кипящим маслицем.

ПОЛКОВНИК: Берем кролика, душим, тушим пятнадцать минут...

БЕРГ: Прямо в шерсти?

ПОЛКОВНИК: Когда французов преследовали, я зайца поднял. Тут французы, тут мы. Так он голодного француза до того испугался, что сам бросился к нам в борщ. А шерсть - так ее ложкой выбрали повара.

БЕРГ: Шутите всё, полковник.

ПОЛКОВНИК: Шучу. А пленный один - барабанщик, помнится - облившись желудочным соком, сам себя съел.

БЕРГ: Оцените, господа, кулинарный кульбит.

– А для меня животные неприкосновенны, - сказал Жевакин.
– Гуманные гурманы их не едят. Ведь мы же для них, как боги, когда любим их. И хуже всяких чертей, когда обижаем или едим.

– Жрать их, особенно жареных - и желудку во вред.

– Вот-вот. Человек, взглянув на эту проблему глазами животного, понятие ада себе сотворил. Вот, взгляните: мы их варим в котлах клокочущих - как будто их грех столь велик. Жарим в кипящем масле на раскаленных сковородах. Обдираем, потрошим, насаживаем на вертел и опять жарим. А потом поглощаем их, претворяя эту пищу в себя. И нам, грешным чревоугодием, перевоплощенье в животных, может быть, предстоит.

– Так можно и духом упасть.

– Начали за Эроса, а кончили за упокой.

– А что, мы уже кончили?

– Тема Эроса широка и неохватна. Многие работали над этой проблемой - от крупных специалистов до мелких жуликов. Некоторые, обобщая оба инстинкта, даже тему питания включили сюда.

– Так может и путаница произойти. Я бы поостерегся на месте этих специалистов делать такие бесшабашные обобщения.

– Нет, сам-то я в этом Дворянском Клубе только однажды был, но достоверно рассказывали. А какие меню! Девочка с клубникой, Маша с персиками, Таня под соусом провансаль.

– Должно быть, красивые?

– Самого пылкого гастронома способны удовлетворить. И за редким исключением - благородного происхождения.

– Нет, это безнравственно, господа, питаться сливками общества.

– А кто говорит ... Да то ли еще бывает под покровом тайны у них. Один князь на моих глазах, не дождавшись от полового Марины (Марин у них в маринаде готовят) кусок носа ему откусил.

– Заплакал, наверное?

– Кто? Половой? Да нет, смирился. Уж коли, говорит, откусили - откушайте. У них тоже там революция вроде как. Кулинарная. Гурманизация в межличностных отношениях, а гуманности - никакой. А тематические вечера, встречи с писателями? Встретить - встретят, а уж проводить - этого нет у них. Одного задушили в объятиях, другого забили ногами. Третьего съели. Прочитали, а потом съели. Видно, понравился.

– Оленину в горшках подают! А ведь ее Пушкин любил!

Пушкин! Опять Пушкин! Никуда не денешься от этого Пушкина! Я едва не вспылил. К тому же вся эта олениниана возбуждала во мне инстинкт совершенно недвусмысленного толка.

– Один итальянец у себя в Италии ...

– Я слышал, у большевиков суп с пальцами подают.

– Один итальянец влюбился в пиццу!

– Это что. В пиццу и я б влюбился. А вот дядя мой влюбился в холодец. Одна нормировщица его прикармливала. Так он к ней каждый вечер ходил. Она-то все думала, что любовь к этой еде перерастет в настоящее чувство.

– Да, гораздо вкуснее, когда искренне любишь, то, что ешь. Такие приключения во рту начинаются.

– У меня на воле повар был, господа. Так он очень любил телятину и умел так ее приготовить, а потом подать, что многие за сто верст приезжали отведать.

– А я вчера видел, как паучиха паука сожрала. Тоже любила, наверное.

– Хотела детей от него, да перепутала. В паучихах оба инстинкта так тесно сплелись, что неотличимы один от другого. Никогда не понятно, какой из них возобладает в данный момент.

– Иной раз и сам не распознаешь, то ли во чреве, то ли в чреслах свербит. Уж больно все рядом находится.

МАЛЬВИНА: Я надувная. Мне для питания свежий воздух надобен.

АРЛЕКИН: Так давайте на крышу с вами взойдем. Скажите, вы меня любите?

МАЛЬВИНА: Ах, мне нельзя разговаривать, а то спущусь.

ГААГАДЗЕ: У нас в Гааге надувные лодки изобрели.

КОРНЕТ: Я сам на такой однажды во сне греб. Только гляжу, а это уже не лодка, а Фрося, а я всё гребу... гребу... гр... ебу...

РЖЕВСКИЙ: Потом глядь, а это уж не Ефросинья, а Россия под ним.

БЕРГ: Быть вам с вашей амбицией непременно генералом, корнет.

– А слышали, что на каком-то острове женщин в полном смысле е...т?

– Ничего, буквы-то проговаривайте, здесь все свои.

– А я и говорю: едят.

– Ну, это уж слишком.

– А я и знал, что не поверите. Не хотел говорить.

– Так то ж каннибалы.

– Тоже инстинкты путают?

– Двояко их познают?

– А шут их знает. Правда женщины у них - не приведи Господь.