— Разбойники, стало быть… — понимающе кивнул Воевода. — Что ж, это бывает. Только вот сдается мне, Харальд, что ты и сам по молодости не брезговал разбоем. Посуди сам: человек ты тихий, на солдата бывшего не похож, а лицо у тебя в рубцах, как у заправского вояки. Мирно торгуя, таких украшений не добудешь!

— Что вы, вельможный пан, — потупил взор Харальд, — какой из меня разбойник, хромой да однорукий?

— Ладно, не прибедняйся! — махнул рукой Воевода. — Хромым ты был не всегда. Видать, повстречался тебе на большой дороге некто ловчее тебя, пригрел по головушке кистенем, ты и охромел!

Пировавшие за столом Воеводы жолнежи покатились со смеху.

В глазах Харальда сверкнули гневные искры, но тут же угасли, встретившись с холодным, испытующим взглядом Воеводы.

— Мореходом я был, купцом, — пояснил Харальд, стараясь не выдавать голосом обиды, — набирал товары в портах Ганзы и шел морем к себе в Копенгаген. Однажды на корабль напали Готландские пираты. Тогда-то меня и угостили по затылку железной звездой…

…Корабль разграбили и пустили на дно, жену, сопровождавшую меня в том плавании, убили. Нас с сыном пираты взяли в плен. Целый год мы томились в неволе на Готланде, покуда флот Ганзы в союзе с ливонцами не сжег дотла сие разбойничье гнездо.

Нам посчастливилось вернуться домой, но корабля у меня больше не было, да и ходить по качающейся палубе мне с той поры нелегко. Поневоле пришлось заняться другим делом…

— Что ж, в это я могу поверить! — утер брагу с усов Воевода. — А каким ветром тебя к нам, в Польшу, занесло?

— Многие купцы да мореходы из Дании в Польшу перебираются. Поляки — добрые воины, но в морском деле смыслят мало, и толковых ремесленников среди них немного. Король Ян Альбрехт, продли Господь его лета, сам открыл двери для иноземцев, обученных ремеслам да искусствам…

— Положим, фортификаторы с корабеллами, и впрямь, нужны Короне, — согласился Кшиштоф, — но к чему нам иноземные корчмари, содержатели постоялых дворов? Или мы, поляки, такой глупый народ, что сами не сумеем харчевню при дороге открыть?

— Отчего же, вельможный пан, сумеете. Только если душа не лежит к делу, оно вам большого дохода не принесет. За любое ремесло нужно браться с любовью, тогда будет толк…

…Когда я выкупил постоялый двор у прежнего хозяина-поляка, здесь было не на что смотреть. Дом не мог принять и десяти постояльцев, в конюшне едва хватало места для пяти лошадей. За десять лет я превратил жалкий сарай в хоромы, коими не гнушаются даже королевские послы.

Десять лет назад никто помыслить не мог, что здесь можно будет принять на постой Самборский конный отряд, что сам пан Воевода почтит меня своим вниманием!

А нынче к услугам проезжающих — просторная трапезная, теплые светлицы, конный двор — не на пять, на пятдесят лошадей! Проворная прислуга, готовая исполнить любую прихоть благородных господ.

И сколько бы постояльцев ни собралось под моей крышей, ни один из них не будет стеснен или обойден вниманием! Так скажите, вельможный пан, разве я не могу гордиться своими трудами?

— Я — шляхтич от рождения и привык гордиться иными деяниями! — усмехнулся, подкручивая кверху усы, Воевода, — но то, что ты превратил былую халупу в нынешний постоялый двор, и впрямь, заслуживает добрых слов! Будь ты каким-нибудь захудалым шляхтичем, я бы взял тебя в Самбор на должность эконома. И, клянусь честью, ты бы навел порядок и в замке, и на моем столе!

Воеводе представился стол в его горнице, заваленный прошениями и счетами, и он свирепо тряхнул головой, отгоняя наваждение, как вепрь отгоняет от себя охотничьих собак.

— Правда, ты — не шляхтич, и к державным бумагам я тебя не допущу, — закончил он, совладав с чувствами, — но чужие труды я умею ценить.

Воевода отвязал от пояса тугой кошель и бросил его Харальду, ловко поймавшему его здоровой рукой.

— Здесь хватит злотых, чтобы оплатить все твои сегодняшние расходы, если будет мало, говори о том без стеснения! И подай нам франконского вина, а то от браги меня уже мутит!

Не говори, что вина у тебя нет, я все равно не поверю. Наверняка ведь припас для послов иноземных! Не выдашь вина добром, велю жолнежам обыскать твои погреба!

Подвыпивший Воевода громко захохотал, довольный своей шуткой. Харальд велел слугам принести вина, и веселье за столом разгорелось с новой силой.

Дмитрию вдруг захотелось покинуть шумную и душную трапезную. Для Воеводы и его солдат он был чужим, и общение с ними не доставляло Бутурлину радости. Он решил, что ему лучше вернуться к казакам, коим, по наказу Воеводы, Харальд выделил для ночлега избу меньших размеров.

Боярин надеялся, что при нем стражники не посмеют затевать ссору с его подопечными. В придачу, ему ужасно хотелось спать. Три бессонные ночи давали о себе знать — Дмитрий едва держался на ногах.