— Только вот согласится ли княжна отречься от вотчинных богатств, чтобы стать женой простого боярина? — развел руками Воротынский. — Так ли сильно она тебя любит?

— Оставь его, боярин Михайло! — безнадежно вздохнул Иван. — Ты же видишь, Бутурлин одержим любовью.

Что ж! Не внемлет увещеваниям своего Князя, пусть послушает Польского Короля. Но боюсь, Дмитрий, он тебе скажет то же, что и мы с Воротынским. Ты выбрал неверный путь!

— Поглядим, Княже! — улыбнулся Московскому Владыке Бутурлин. — Может, путь я выбрал и неверный. Но это мой путь, и я должен его пройти. Верю, Господь не даст мне оступиться!

— Мне бы твою веру, — грустно улыбнулся Великий Князь. — Что ж, поступай, как знаешь, боярин. Вольному — воля!

С самого утра Самборский Воевода пребывал в скверном расположении духа. Беседа с Сапегой заронила в его душу сомнение в виновности Бутурлина. Теперь перед Кшиштофом стоял нелегкий выбор: обвинять ли ему боярина в гибели Корибута и дальше или, вняв здравому смыслу, отречься от своих обвинений.

Пока Кшиштоф верил в связь Дмитрия с Волкичем, его не тревожили угрызения совести, теперь же, когда он узнал кое-что о фон Велле, совесть вдруг властно заявила о себе.

Тяжелее всего Воеводе далось осознание того, что Сапега сказал правду. Причиной неприязни Воеводы к московиту было нежное чувство, подаренное Дмитрию княжной. Ненависть же к Москве служила старому поляку лишь прикрытием для его подлинных чувств и опасений.

В невеселых раздумьях бродил Кшиштоф по замку, выискивая, на ком бы сорвать зло за свои неприятности. Но все было тщетно. Он сам позаботился, чтобы во вверенной ему крепости не к чему было придраться.

Лишь один раз Каштелян дал выход своему гневу. В караульном помещении он застал молодого стражника, задремавшего на посту.

— Спишь, негодник! — заревел он на нерадивого солдата. — ну-ка, встать немедля!!!

Жолнеж встрепенулся, как испуганный тетерев, вскочил на ноги, едва не уронив на Кшиштофа свою алебарду.

— Хорош воин, ничего не скажешь! — презрительно сплюнул на пол Воевода. — Твое счастье, что мне недосуг, а то велел бы тебя высечь, сонная курица!

— Доброго дня, пан Кшиштоф, — раздался у него за спиной насмешливый голос, — с чего это ты так разошелся с самого утра?

Обернушись, Воевода встретился глазами с рыцарем Прибыславом, заехавшим в Самбор по каким-то делам.

— Да вот, молодь совсем от рук отбилась! — проворчал Кшиштоф, бросая сердитый взгляд на жолнежа. — Посмей я в его годы заснуть на посту, с меня бы шкуру живьем содрали!

— Успеешь еще содрать шкуру, — усмехнулся Прибыслав, — пойдем лучше потолкуем о делах наших. Неизвестно, когда еще свидимся вновь! Такие времена настали — ничего нельзя загадывать наперед…

— Что ж, пойдем, — кивнул Воевода, — и впрямь, один Господь ведает, встретимся ли снова! Ты как, брат, долго пробудешь в Самборе?

— Да нет, недолго. Сам знаешь, сколько у меня дел. И Кременец на мне, и лесная застава. Здесь я и мои люди, проездом — сопровождали в Самбор обоз с углем. Заодно вот решил проведать старого друга!

— Это дело нужное! — оживился Кшиштоф. — Пусть твои молодцы отобедают в трапезной, а я велю принести ко мне в светелку жаркое и брагу.

Когда все, обещанное Воеводой, было доставлено к нему в покои, друзья сели за стол, чтобы подкрепить силы и вспомнить о былом.

А вспоминалось многое. За последние двадцать лет не было такой войны или пограничной стычки, в коей оба шляхтича не приняли бы участия.

Толковали они и о грядущем. Кшиштофа волновали известия с южных кордонов, предвещавшие по весне турецкое наступление, Прибыслава — вероятность вторжения в Прибалтику шведов.

Но ни добрая выпивка, ни хорошо прожаренное мясо не могли вернуть душевшый покой Воеводе. Мысль о том, что он возвел поклеп на Бутурлина, неотступно преследовала старого шляхтича, мешая ему сосредоточиться на разговоре с другом.

На его вопросы Кшиштоф отвечал рассеянно и часто невпопад. Вначале Прибыслав решил, что виной тому слишком крепкая брага. Но, присмотревшись к приятелю, он догадался, что причина его дивного поведения кроется в чем-то ином.

— Что, с тобой? — обратился он к Воеводе, когда тот надолго умолк, потупив взор в пол. — Тебя что-то гнетет?

— Да так, брат, — ответил Кшиштоф, не поднимая на него глаз, — сдается мне, я допустил промах…

— И в чем же он?

— Я принял за врага не того человека.

— Вот оно что, — понимающе кивнул Прибыслав, — и сей человек пострадал из-за твоей ошибки?

— Еще нет, но может пострадать, а я сего не хочу!

— Тогда поспеши исправить свой промах! Или ты не в силах?