Марик опустила голову, безуспешно силясь скрыть свои чувства, и на мгновение Иннин даже стало её жалко — она никогда не видела её такой.

Но мгновение это продлилось недолго. Минуту спустя Марик сумела совладать с собой и вновь гордо выпрямила спину, и даже смогла улыбнуться.

— Не могу сказать, что я совсем ни о чём не догадывалась, — сказала она. — Изначально я предполагала, что это или он, или вы, но… предпочла поверить во второе. Что ж, я всегда знала, что попытки пойти на поводу у собственных мечтаний заканчиваются крахом, и лишний раз получила подтверждение. Не беспокойтесь, я справлюсь с этим. У меня всё будет хорошо. Позаботьтесь о Хайнэ… я не хочу, чтобы он страдал от всей этой ситуации, а сама, боюсь, вряд ли смогу что-то для него сделать. Думаю, что мы не должны с ним больше видеться. Так будет лучше. Честнее. Попрощайтесь с ним от меня, скажите, что я желаю ему всяческих успехов, выздоровления… и что я действительно считаю Энсенте Халию хорошим писателем.

Улыбнувшись, Марик легко пожала руку Хатори, развернулась к нему спиной и пошла к экипажу.

Хатори больше не мог видеть её лица, а вот Иннин видела, и это было печальное зрелище, печальное, однако заслуживающее уважения — широкая улыбка на залитом слезами лице.

Когда за выехавшим со двора экипажем закрылись ворота, Иннин вышла из своего укрытия. Бросив взгляд наверх, она успела увидеть, как в окне второго этажа мелькнула чья-то бледная тень, и вслед за этим снова плотно сомкнулись занавеси — очевидно, Хайнэ так же, как и она, тайно наблюдал за произошедшей сценой.

Хатори стоял посреди двора и глядел вслед исчезнувшему в воротах экипажу.

— Ты любил её? — спросила Иннин, подойдя ближе.

— Нет, — ответил он, не выразив ни малейшего удивления тем, что она ещё не уехала и, более того, так неприлично поступила, подслушав их разговор.

Иннин почувствовала неимоверное облегчение. И, несмотря на это, сказала:

— Жаль. Если бы любил, это было бы благородно.

Он молчал; яркое полуденное солнце заливало двор слепящим светом, и золотистые листья деревьев, качавшиеся в таком же золотистом мареве, казались какими-то призрачными, нереальными.

— Зачем ты предложил ей взять Хайнэ в мужья? — спросила Иннин, чтобы не затягивать молчание. — Любому понятно, что она этого не сделает.

— Если любит его, то сделает, — возразил Хатори. — А если нет…

— О, богиня! — воскликнула Иннин, не зная, что ей делать: то ли досадовать, то ли смеяться, то ли плакать оттого, что для него всё так просто. — Сколько тебе лет?

— Не знаю, — сказал он и наконец-то повернулся к ней. — Пойдём, погуляем?

И она почему-то согласилась — точнее, просто пошла за ним.

Он провёл её какими-то незнакомыми переулками к стене высокого дома, подпрыгнув, вскарабкался наверх и протянул ей руку уже с чужого балкона.

— Не надо, — усмехнулась Иннин. — В детстве мы излазили с Хайнэ все возможные стены в нашем поместье. Я ещё помню, как это делается.

И оправдала свои слова, хотя в глубине души боялась, что не сумеет этого сделать и упадёт в грязь лицом — и в прямом, и в переносном смысле.

На крыше было пустынно, солнечно и красиво.

Иннин улеглась прямо на неё, почувствовала спиной тепло от нагретой солнцем черепицы, увидела прямо над собой лёгкие белоснежные облака, неторопливо плывущие в бездонной голубизне.

Где-то внизу осень вступала в свои права, одевая сады в багрянец и пурпур, а здесь, высоко над землей, казалось, не существовало никаких времён года. И даже дня и ночи не существовало — только золото солнца, белизна облаков и бесконечная лазурь неба. И, изредка, крики птиц.

Хатори сидел на коньке крыши рядом с ней и смотрел, улыбаясь, в небо.

Прикрыв лицо ладонью от солнца, Иннин скосила взгляд и заскользила глазами по его залитому солнцем лицу, по золотившимся на ярком свете волосам и по таким же рыжим ресницам, обрамлявшим длинные, слегка прищуренные глаза.

Он придвинулся ещё ближе к ней, так что Иннин ощутила плечом тепло его бедра, однако не стала отодвигаться, точно леность облаков, неторопливо совершающих свой извечный путь, вдруг передалась и ей.

— Знаешь, чего я хочу? — вдруг спросил Хатори, наклонившись над ней. — Я хотел бы забрать тебя и Хайнэ и поехать путешествовать. Объездить все провинции Астаниса, побывать на Севере, и на Юге, и на Востоке, а больше всего на Западе — там, где море. Не быть привязанным ни к чему. Ни к дому, ни к обществу, ни к традициям. Находить каждый день что-то новое и показывать это тебе и ему. Встречать рассвет на вершине дерева, готовить еду из собственноручно собранных фруктов и овощей.

Иннин изо всех сил старалась не поддаваться искушению поверить, что и она тоже хочет этого.

— Почему я? — спросила она, взывая к его здравому смыслу. — Ладно Хайнэ, ты провёл рядом с ним восемь лет. Но я? Мы виделись три раза в жизни. Сегодня четвёртый.

— Не знаю, — сказал Хатори и, помолчав, добавил: — Помнишь, я рассказывал тебе про встречу с жрицей, или волшебницей, не знаю, кто она? Она развлекалась, насылая на меня иллюзии, но благодаря одной из них я понял, что ты и Хайнэ — это самое дорогое, что у меня есть. Хайнэ я чуть было не потерял. Я не хочу потерять и тебя тоже.