В ней всё-таки всколыхнулась жалость.

— С ним уже всё в порядке, — сказала она, подходя ближе. — Он быстро оправится, и физически, и морально. Каким бы он не выглядел, он всё-таки Санья. Эта кровь придаст ему силы, вот увидишь.

Хатори поднял голову.

— Это я виноват, — сказал он, глядя куда-то сквозь Иннин.

«А, теперь ты сожалеешь. Ну что ж, раскаяние — это хорошо», — злорадно подумала она и тут же устыдилась этой мысли: она ведь не знает, как всё произошло на самом деле. Может быть, Хатори и знать не знал о том, что ложился в постель с девушкой, в которую влюблён его брат. С Хайнэ бы сталось ни одной живой душе не рассказать о своих чувствах… и в этом он тоже похож на свою сестру.

— Я не видел, что ему плохо. Не понял, что он собирается сделать. До сих пор не понимаю. Почему. Почему?

Последнее слово Хатори повторил два раза, и во второй раз это был вопрос, предназначавшийся Иннин вместе с пронзительным, яростным взглядом кроваво-красных глаз. Увидь Иннин такой взгляд у незнакомого человека — она, пожалуй, испугалась бы за свою жизнь, но сейчас она понимала, что эта ярость направлена не на неё. Наверное, Хатори направлял её на себя самого.

На мгновение Иннин замерла.

Она была уверена, что Хайнэ никогда не простит ей, если она выдаст его тайну, но…

— Он был очень сильно влюблён, — сказала она, отведя взгляд.

И решила, что больше ничего не добавит. Если Хатори догадается сам, то догадается, нет — так нет.

Он больше ничего не спросил.

— Спасибо, — сказал ровным голосом. — Я так и думал, что ты понимаешь его лучше.

Иннин подумала, что просить его о том, чтобы он не говорил Хайнэ об этом разговоре, не нужно — он не сделает этого и так.

Она вышла из дома, не прощаясь — вероятно, привычка Хатори оказалась заразительной — и сошла с крыльца ровно в тот момент, когда ворота распахнули для нового экипажа. Иннин сама не успела понять, зачем это делает, однако ноги её как будто сами собой шагнули в сторону; она проскользнула за угол дома и замерла, не дыша.

Из экипажа вышла Марик Фурасаку и остановилась перед крыльцом, почему-то не заходя в дом.

Иннин слышала, как она заговорила с прислугой, как с беспокойством спрашивала о Хайнэ — до неё донеслись какие-то слухи, что к нему среди ночи срочно приезжали лекари и жрицы, что случилось, неужели приступ болезни?

— Да, именно так, — ровным голосом отвечала служанка: очевидно, в доме решили не распространяться об истинной причине недомогания Хайнэ. — Но теперь уже всё в порядке.

Марик замолчала так же внезапно, как и начала разговор. А мгновение спустя спросила: может ли она увидеться с господином Санья?

— Боюсь, он всё ещё немного нездоров, — смутилась служанка, однако потом вдруг что-то — может быть, взгляд Марик — заставило её уточнить: — Вы ведь имеете в виду господина Хайнэ?

— Нет, господина… — Марик почему-то замешкалась. — Хатори.

«Неужели?! — Сердце у Иннин болезненно сжалось. — Не может быть».

Но в глубине души она уже знала, что это правда.

Она прислонилась к стене, не отрывая взгляда от Марик, и несколько минут спустя увидела, как Хатори, выйдя из дома, спрыгнул с крыльца и лёгким, пружинистым шагом подошёл к гостье. Иннин успела увидеть выражение его лица — решительное и хмурое и, в то же время, как показалось ей, полное какой-то горечи.

Ветер в этот момент подул в другую сторону, и она не услышала начало разговора — только фразу, которую Хатори сказал в ответ на какой-то вопрос Марик.

— Да, госпожа, — сказал он. — Берите в мужья одного только Хайнэ. Это он — тот, кого вы любите. Он — Энсенте Халия, и он писал вам все те письма.

Иннин мало что поняла из этих слов, но открытие, что брат и есть тот известный писатель, автор непристойных романов, потрясло её.

Едва успев прийти в себя от изумления, она снова обратила взгляд к Марик.

Та смотрела на Хатори, заметно побледнев.

— Тогда зачем же…

— Не спрашивайте, — перебил её он. — Забудьте об этом, как будто ничего не было. Не я — автор тех писем. Думаю, вы и сами могли бы догадаться. Хайнэ даже в устной речи выражается намного более вежливо и изысканно, чем я. Что же касается речи письменной, то я за всю жизнь не написал послания длиннее пяти строчек.

Долгое время Марик молчала. А потом заговорила, и голос её слегка дрожал.

— Если я скажу, что… то, что вы сказали, ничего не меняет в моих чувствах к вам…

— То мой ответ от этого тоже не изменится, — закончил за неё Хатори твёрдым голосом. — Простите меня, госпожа. Знаю, что поступил с вами плохо, но я уже говорил вам однажды, что для меня в этом мире существуют только несколько человек. На остальных мне наплевать. Теперь вы видите, что я из себя представляю на самом деле, и, надеюсь, не станете слишком огорчаться.