***

На обратном пути в Арне Хайнэ почти не разговаривал с отцом, который сделался таким же рассеянным и безразличным ко всему, как раньше, и ехали они в разных экипажах. Путь занял трое суток, вернулись они поздней ночью.

Пользуясь тем, что сонные слуги, встречавшие их, не успели толком прийти в себя, Хайнэ проскользнул в дом через задние двери.

Несмотря на ту тревогу, которая снедала его на обратном пути, он не хотел узнать от других лиц о том, как всё прошло у сестры — или, может быть, специально оттягивал момент.

Всю дорогу его взбудораженный ум рисовал то чудовищные картины несчастья, то, наоборот, всецелую идиллию родителей с младенцем, и оба варианта были одинаково мучительны.

«Если бы только было так… что ребёнок умер, а с ней всё было хорошо», — наконец, признался Хайнэ себе в своём тайном желании и остановился, низко опустив голову.

Ему пришло в голову то, что Райко Санья, вероятно, чувствовал то же самое по отношению к детям своего обожаемого брата. Теперь были понятны его неприязнь и раздражение, его тщательно подавляемая ненависть… теперь было понятно всё.

«И ничего абсолютно не изменилось, — подумал Хайнэ со злостью. — Я повторяю его судьбу, Иннин повторяет судьбу нашей матери. Но у неё есть одно оправдание: она об этом не знает. А я знаю, и ничего с собой поделать не могу. Я ненавижу этого ребёнка и буду ненавидеть его всю жизнь. Хорошо ещё, что мне не придётся разыгрывать перед ним его отца».

О том, что Иннин, по крайней мере, жива, свидетельствовало отсутствие траура в доме; осторожно заглянув в её комнату, Хайнэ увидел сестру в постели, мирно спящей в объятиях Хатори.

Но ребёнка с ними не было.

Хайнэ замер, не зная, что чувствовать — то ли облегчение, то ли ужас от того, что его желание, возможно, сбылось.

Но неясность эта продлилась недолго — вскоре в коридоре появилась служанка.

— Ах, господин! — всплеснула она руками, увидев Хайнэ. — Ребёнок не плакал? Я испугалась, что громкие звуки разбудят его. Госпожа очень устала, я унесла его, чтобы она могла немного поспать…

Она приоткрыла двери в одну из комнат, в глубине которой Хайнэ разглядел колыбель, убедилась, что всё тихо, и ушла.

«Значит, всё в порядке, — подумал Хайнэ со смешанными чувствами. — Что ж. Хорошо, что мы приехали поздно ночью. Значит, я, по крайней мере, до завтра буду избавлен от знакомства с этим существом. Или можно будет отговориться усталостью и оттянуть этот момент ещё на пару дней…»

Но почему-то, вопреки собственному желанию, он переступил через порог комнаты и, осторожно ковыляя, приблизился к колыбели. Для того чтобы решиться откинуть полог и наклониться к ней, ему понадобилось ещё около пары минут.

Сначала он ничего не разглядел, кроме смутно белеющего в темноте свёртка, но постепенно глаза приноровились, и он разглядел больше.

Ребёнок был черноволосым, как истинный Санья, и очень маленьким — Хайнэ и не представлял раньше, что новорожденные выглядят именно так.

Позабыв обо всём, он с трудом опустился на колени рядом с колыбелью и, просунув под полог руку, дотронулся до ручки младенца, сжатой в кулак. Тот издал невнятный всхлип, заворочался и разжал ладошку, однако, найдя палец Хайнэ, обхватил его, успокоился и снова заснул.

«Какой крохотный! — подумал Хайнэ с испугом. — И выглядит таким беспомощным и жалким… Даже более жалким, чем я».

В груди у него что-то заныло, и он, поспешно протянув руки, попытался вытащить младенца из колыбели.

И в этот момент дверь распахнулась.

Хайнэ испытал такое смятение, как будто был застигнут за чем-то совершенно неприличным и позорящим его. В то мгновение он понял, что самое ужасное для него — это быть заподозренным в нежных чувствах по отношению к младенцу, и поспешно скривил лицо.

— Он плакал, — солгал он с раздражённым видом. — Я приехал, уставший, как тысяча демонов, и не могу теперь даже уснуть! Возьми его.

Хатори молча подошёл и взял ребёнка у него из рук.

Хайнэ отвернулся, не желая видеть эту мучительную для него картину, однако вскоре болезненное любопытство вновь пересилило, и он скосил на брата взгляд.

Тот его держал свёрток с младенцем как-то неловко, отстранённо, как мог бы держать какую-то хрупкую и ценную вещь, не вызывавшую у него, однако, никаких чувств. Проснувшийся ребёнок кряхтел и ворочался, однако Хатори даже не пытался перехватить его поудобнее, застыв в неподвижной позе и глядя куда-то поверх младенца.