Хайнэ побледнел.

— Помните тот день… утро казней? — торопливо проговорил он. — Я был уверен, что не смогу этого выдержать. Единственное, что мне помогло — это вы. Один взгляд на вас менял все цвета в мире с тёмных на светлые, что бы ни происходило вокруг. Ваша красота — это надежда. Это то, ради чего хочется жить. То, без чего ни один человек не смог бы выжить. Если этого не будет в мире, то этому миру незачем существовать.

Онхонто чуть улыбнулся, но Хайнэ не был уверен, что смог его убедить.

— Вы ведь не сделаете ничего с собой? — спросил он с возрастающей тревогой.

Онхонто повернулся к нему и чуть приподнял брови.

— А?..

— Не покончите с собой, верно?! — Хайнэ схватил его за руку. — Если это — ваше намерение, то уж лучше убейте и меня сразу тоже!

— Ах, нет. Ну что вы, Хайнэ. — Онхонто рассмеялся и твёрдо добавил: — Этого я не сделаю никогда. Жизнь человека не принадлежит ему, он не имеет права сам её оборвать.

Хайнэ почувствовал облегчение — слова эти казались вполне искренними и убедительными.

И всё-таки спросил:

— Обещаете?

— Клянусь, — очень серьёзно сказал Онхонто.

Хайнэ уходил от него, успокоенный.

Уже почти добравшись до дверей, он вдруг обратил внимание на одну вещицу, стоявшую на столике — часы наподобие песочных, но вместо песка в их половинках было насыпано что-то ярко-алое. Хайнэ догадался, что это: измельчённые лепестки розы. Точно такие же лепестки были рассыпаны вокруг под стеклянным колпаком, который накрывал часы; рядом с ними было расставлено несколько изящных искусственных роз, посыпанных золотой пыльцой.

— Мне сказать, это называться «розарий времени». Его сделала какая-то искусная мастерица специально для меня… — сказал Онхонто. — А ведь знаете, Хайнэ, когда я жил на Крео, я даже не знать, что существуют такие вещи, как часы. Мы все определять время по цветам, по солнцу, по звёздам. И мы быть уверены, что время бесконечно, бессмертно, ведь в природе всё повторяется вновь и вновь. Никто из нас не верил в смерть и не боялся её, хотя у нас не было никаких особенных… как это говорится? — теорий о том, что после неё происходит, и куда деваться душа. Наши боги были богами природы и жизни, они не давали ответов на те вопросы, которыми мучаете себя вы. Может быть, потому, что у нас и не было этих вопросов. Мы не думали об этом.

Хайнэ размышлял о его словах по дороге домой, но так и не сделал из них какого-то вывода. Говоря по правде, ему не слишком-то хотелось о чём-то думать — душа его была полна, образно выражаясь, лепестками роз, как часы в покоях Онхонто; он был счастлив, успокоен и умиротворён.

«Какое же это счастье — существовать только для того, чтобы подарить кому-то слова любви в тот момент, когда тот в них нуждается», — думал он, скользя задумчивым взглядом по солнечным улицам Аста Энур.

Он решил отправиться в обратный путь на следующее утро, а до вечера сделать ещё одно дело, раз уж он оказался в столице — снова навестить дом Ранко Саньи. Он накупил благовонных палочек для поминальной церемонии, с особенным тщанием выбирая те из них, которые были с запахом разных сортов роз.

«Отец ведь тоже любил розы, как и Онхонто…» — подумал Хайнэ, решившись в мыслях назвать его своим отцом, и почувствовал какое-то смутное неуютное чувство.

Может быть, потому, что не до конца верил в свою теорию, а, может быть, из-за чувства вины перед другим отцом, который впервые в жизни что-то для него сделал.

Так или иначе, но он купил ещё и свежесрезанных роз, целую охапку, и повёз всё это душистое великолепие по уже знакомому адресу.

Заброшенный дом встретил его как-то по иному, не так, как прежде. Хайнэ не мог бы сказать, что именно изменилось со времени его прошлого приезда сюда, но ощущение было совсем другим. Не было больше чувства пустоты, звенящей тишины, остановившегося времени…

Здесь как будто ощущалось теперь чьё-то присутствие.

И как только Хайнэ это понял, он услышал звуки, донёсшиеся со второго этажа. Сверху, над его головой, где располагалась комната с портретом Ранко, кто-то ходил, и пол под ногами этого человека скрипел и протяжно плакал.

В первое мгновение Хайнэ пробрала ледяная дрожь до самых костей. Ему разом вспомнились все страшные истории, которыми пугала его в детстве Иннин — о мертвецах, духах, призраках, которые возвращаются с того света, чтобы утащить живого человека с собой. Их прикосновение холодно, как лёд, а в провалах глаз пылает яростное пламя Подземного Мира, в которое они желают тебя швырнуть, чтобы ты страдал так же, как страдают они…

Но момент этот длился недолго.

Потом Хайнэ вдруг вспомнил собственное предположение о том, что Ранко Санья, быть может, не умер, а был только объявлен мёртвым, а сам отправился в изгнание — и сердце его бешено заколотилось.

«Неужели?!» — изумлённо, испуганно подумал он.

Представить на одно только мгновение, что Ранко, его предполагаемый отец, может быть жив, что он может быть здесь, наверху, что их разделяет не больше, чем два десятка ступенек лестницы — о, это было почти не под силу сознанию, как не под силу представить бесконечность.