«Возможно, это она давала нам с сестрой имена», — промелькнуло в его голове, когда он старательно выводил все четыре компонента своего имени чуть дрожащей рукой. — Энранко — это ведь производное от Ранко?»

Так оно было или нет, он не знал, однако его провели в огромный просторный холл перед кабинетом Верховной Жрицы и приказали ждать.

 Солнечный свет свободно лился сквозь два ряда окон от потолка до пола, находившихся на противоположных стенах, и Хайнэ бездумно следил взглядом за пылинками, как будто застывшими в снопах яркого света. Ни кружения, ни танца здесь не было — одна только неподвижность, внушавшая мысли о бесконечности, о безвременности.

Наконец, широкие двери напротив Хайнэ медленно распахнулись, и его пригласили войти.

Он, не думая ни о чём, покрепче схватился за свою трость, поднялся на ноги и заковылял, стараясь держать спину по возможности прямо, однако глядя не прямо перед собой, а на мраморный пол в изумрудно-зелёных разводах, по которому ступал.

— У вас, вероятно, были очень веские причины для того, чтобы столь настоятельно требовать моей аудиенции и даже использовать в качестве аргумента ваше полное имя, — донёсся до него откуда-то холодный, чуть утомлённый голос Верховной Жрицы. Даран сделала паузу, а затем прибавила с едва заметной язвительностью в голосе: — Хайнэ Никкия Энранко Санья.

Хайнэ не придумывал заранее, что скажет ей.

Он даже не знал, что именно он хотел бы сказать — осыпать её словами ненависти и проклятий, а, может быть, наоборот, кинуться ей на шею и залиться слезами. Или же не сказать ничего, а просто посмотреть ей в глаза, отвернуться и уйти.

Он оставил всё на волю судьбы и того, как начнётся разговор.

И судьба повела его.

— Дело как раз в этом имени, — сказал Хайнэ медленно, взвешивая каждое слово. — Я хотел бы знать, кто и почему назвал меня так.

— Спросите об этом вашу мать, я полагаю, — отрезала Даран. — Я не имела чести присутствовать при вашем рождении, и церемонию наречения вас именем проводила также не я.

Хайнэ глубоко вздохнул.

— Я… располагаю несколько иными сведениями, — сказал он тихо, но внятно. — Которые позволяют мне утверждать, что двадцать лет назад… Точнее, двадцать лет, четыре месяца и три дня назад вы находились в поместье Арне и имели непосредственное отношение к появлению на свет меня и моей сестры.

В комнате повисло молчание.

Хайнэ вдруг посетило явственное ощущение, что он ступил на очень зыбкую почву — как будто зелёный мраморный пол под его ногами вдруг разверзся и превратился в болото, в котором он намертво увяз.

Но решающие слова уже были произнесены, и отступать было некуда.

Даран поднялась на ноги и подошла ближе.

— Меня не интересуют сомнительные сведения, полученные неизвестно от кого, неизвестно кем и неизвестно с какими целями, — сказала она ледяным голосом. — Если вам так не терпится пустить их в ход, то рекомендую использовать их для сочинения сюжетного поворота в вашем очередном романе. Сплетни и непристойности — отличный способ заработать дешёвую популярность, в чём вы уже могли убедиться, господин Энсенте Халия.

Это был удар ниже пояса, вдобавок, нанесённый совершенно неожиданно.

— Что ж, если вас не интересуют такие сведения, то, вероятно, они заинтересуют кого-то другого, — проговорил Хайнэ очень ровным голосом, не то чтобы сознательно продумывая ответный удар, но, скорее, действуя по какому-то наитию. — Быть может, мою сестру?

Даран подошла к нему вплотную, и он, впервые подняв на неё взгляд, увидел собственное отражение в глазах, горевших ледяной яростью.

— Не рекомендую тебе интриговать, — очень спокойно сказала Верховная Жрица. — У тебя это получается очень плохо.

— Ну, это только пока, — так же спокойно ответил Хайнэ, сам удивляясь собственному тону. — Ведь мне было от кого унаследовать данные способности. Значит, рано или поздно, они проснутся.

— Скрытые способности, бывает, пробуждаются годами. Весь вопрос в том, есть ли у тебя столько времени. Мне жаль об этом говорить, но больные красной лихорадкой редко доживают до тридцати лет. А иногда бывает, что и двадцатилетний рубеж становится для них роковым.

Хайнэ потребовалось около минуты, чтобы осознать, что это такое было — не очередной удар по больному месту, призванный напомнить ему о том, о чём он всеми силами старался забыть, но самая настоящая угроза.

 «Разве это возможно — убить собственного ребёнка? — подумал он ошеломлённо. — Каким бы нелюбимым и ненужным он ни был…»

— Мне всё равно, — сказал он глухо.

В этот момент так оно и было в действительности.

— Вот оно как. И какова же та цель, ради которой ты не пренебрегаешь шантажом и готов пренебречь собственной жизнью? Хочешь стать мужем Марик Фурасаку?

Хайнэ даже не удивило, что Даран каким-то образом оказалась в курсе его несчастливой влюблённости, так же как была осведомлена о настоящей личности Энсенте Халии.