Надо сказать, что лет до двенадцати, я со своей музыкальной неграмотностью была несогласная. Посему все свое сознательное детство только и делала, что штурмовала различные музыкальные кружки и прочие хоровые заведения. Чаще всего меня вышвыривали сразу же после первого прослушивания, едва я только успевала спеть «Во поле березка…».

С дальнейшей судьбой несчастной березы не желал знакомиться ни один препод. Все они сплошь были люди вежливые и одухотворенные, а потому пространно мычали, закатывали глаза под потолок и произносили различные расхожие фразы, как то: «…пойдите потренируйтесь, и вот, может быть, на следующий год…»

Тренировалась я так отчаянно, что к нам в квартиру даже пару раз спускались соседи поинтересоваться, не умер ли кто… Однако результатов не было.

Впрочем, один раз меня действительно приняли в хор. Помню, на прослушивании я не только пела про березку, но и совершала всяческие пассы корпусом, дабы зрители могли сполна прочувствовать все одиночество стоящего «во поле» дерева. Как раз когда я окончательно вошла в роль и принялась энергично крутить кистями рук на уровне ушей, демонстрируя «кудрявость» лиственного, у препода, должно быть, закружилась башка. Во всяком случае, он сказал:

– Достаточно. У нас, кажется, высоких не хватает.

И мне объяснили, что через несколько дней в местном ДК состоится концерт хора русской народной песни, на котором я буду стоять на скамеечке в последнем ряду и тихонько подпевать.

– Но зато дадут костюм, – добавил преподаватель, глядя на мое расстроенное лицо. – И потом, для солистки вы слишком уж молоды.

Я еще немножко пообижалась, но костюм взяла, справедливо рассудив, что и Доминго не с «Гранд-опера» начинал.

– А на репетиции приходить? – кисло поинтересовалась я.

– Ну зачем же, вы ведь и так все прекрасно умеете, – расплылся в улыбке препод и, сунув мне в руку бумажку с текстами и костюм, закрыл за мной дверь.

Дальше все развивалось по накатанной.

По пути домой ноги сами понесли меня в вышеупомянутый ДК, где мною были приобретены пять билетов на «собственный концерт», с тем чтобы близкие могли в полной мере насладиться прелестью момента и даже пригласить кое-каких друзей из высокого начальства. Наверное, не стоит и говорить, что всю следующую неделю я драла глотку перед зеркалом, нацепив на себя костюм с кокошником.

– А что же ты на репетиции не ходишь? – робко спрашивала мама.

– А мне, мам, сказали, что я и так прекрасно пою, и поэтому учиться нечему, – скромно отвечала я и просила еще раз отгладить концертное платье.

Наконец день икс настал. ДК был переполнен. На первых рядах восседала поселковая администрация, после дышала туманами ГЭС, а ближе к концу зала околачивались родители и сочувствующие.

Ну а дальше, собственно говоря, и рассказывать нечего. Миг славы действительно оказался мигом в прямом смысле этого слова.

Как рассказывала мама, не успел баянист развернуть меха, как из хора высунулась чья-то белобрысая башка, истошно проорала «Ой цветет калина», трагически махнула ручкой и на удивление стремительно исчезла.

То, что вышеупомянутая башка была моей, мама начала догадываться только к середине концерта.

Если вы думаете, что, вернувшись домой, родственники застали меня в слезах и соплях, то спешу вас разочаровать.

– Мамочка, ты ВИДЕЛА, КАК Я ИСПОЛНЯЛА? – радостно поинтересовалась я, открывая им двери.

– Да что-то, малыш, как-то не очень, прямо тебе скажу, – ответил папа.

– Ну это ничего, больше не буду, – пообещала им я. – Я, когда уходила, в театральную студию записалась, и теперь я больше не певица, а вовсе даже актриса.

Родители вздохнули и стали раздеваться.

Впрочем, с актерским мастерством тоже не сложилось. Роли Золушки, Спящей Красавицы или, на худой конец, Красной Шапки мне не предлагали. Зато предложили побыть Петухом из сказки «Про мышей и Петуха», а в качестве реквизита всучили огромный красный гребень, видавший виды проволочный хвост, косу и сорокастраничный текст произведения. Я поначалу ошалела от счастья, прикинув, что с сорокастраничным текстом я могу часа два на сцене кривляться, и «подписалась», но дома, примерив костюмчик, как-то поостыла.

Короче, актрисой я тоже не стала. А жаль.

Самое страшное в этой жизни – это ни хрена не апокалипсис. И даже не прыгучая чумка (ради Бога, не спрашивайте меня, что это такое).

За 23 года своего существования я поняла, что самое неприятное явление на свете – это увлекающиеся натуры. Господи, какое количество чокнутых встречалось на моем пути! Сорокалетние мужики, чеканящие зайчиков на тюбиках из-под зубной пасты, повернутые на закаливание всей семьи молодые мамаши, шестидесятилетние ветераны, вышедшие на прямой контакт с неведомым… Продолжать можно до бесконечности. Но на некоторых особенно характерных явлениях стоит остановиться подробнее.