– Что затевать?
– спросил я.

– А так, ничего. Это я как бы про себя сказала. Ты не обращай внимания. Мы бабы - существа слабые и капризные. Если мы не замужем, нам все беды кажутся оттого, что мы не замужем. Стоит выйти замуж - и все проблемы, как ветром сдуло. Когда же это случается и у нас появляется муж, а дела при этом идут так же плохо, а то и хуже прежнего, тогда мы всю вину сваливаем на мужа.

– Но у нас равноправие, - шепнул я ей на ушко в ответ.

– Дай-то Бог. Устроишься на сто пять рублей - будем равны, но тебе же еще и матери помогать. Тебе надо на двух работах вкалывать.

– Завтра с утра я начинаю хождение по мукам. Я работу найду, во что бы то ни стало.

Я с нетерпением ждал утра, чтобы начать сражение за право существовать и стать равноправным членом семьи. Кое-как позавтракав, я отправился в техникум. Там меня встретили с некоторым удивлением:

В середине учебного года вы претендуете на должность преподавателя? Удивительно. Если в каком-нибудь очень плохом учебном заведении, где текучесть кадров, откуда все бегут, поищите такое заведение, либо обратитесь в школу. Любая школа это такая дыра... Впрочем, извините, мне бежать, сказала мне завуч техникума.

Но...

– Пожалуйста, не отвлекайте нас от работы: сказано, вы нам не нужны, значит, не нужны. Что еще?

В другом техникуме тоже никто не требовался, но здесь нашлась женщина с одним глазом, высокая, плечистая, с проседью на голове и бородавкой на носу. Она охотно завела разговор с незнакомцем в коридоре.

– Не ходите в этот техникум, здесь такая рутина. Всю жизнь будете работать преподавателем, ежегодно вести непосильную и беспощадную войну за количество часов, поскольку от этого будет зависеть ваша зарплата. Вам придется участвовать в склоках. Вас поневоле затащат, в какую-нибудь группировку. Идите лучше в школу. В Москве свыше тысячу школ, где работает одно бабье, а вы мужчина. Как только станете работать, начальство вас тут же поставит на учет, и через год вы уже будете сидеть в директорском кресле, а директор это не учитель, вы должны понимать.

Я слушал, как завороженный. Мысленно я уже был в школе и даже воображал себя в директорском кресле.

– Да, это бы мне подошло, спасибо за подсказку. С меня шампанское и коробка конфет, - сказал я и улыбнулся.

– Вы, надеюсь, член партии?

– Нет, - простодушно ответил я.
– А что- это, так важно?

– Это плохо, - вздохнула дама, - очень плохо, молодой человек. Как же вы так, с вашим образованием? Ваше образование без партийного билета, ну, ничегошеньки не стоит. В партии надо обязательно состоять.

– Почему?
– наивно спросил я.

– Понимаете..., извините, но вы, я вижу, из периферии...неужели там такой темный народ? В партии надо состоять, потому что партия и народ-едины, или народ и партия-едины, это все равно. И так, конечно, можно прожить, без партийного билета, но если у вас будет этот партийный билет, к вам больше доверия, понимаете? Партия не оставит вас в числе пролетариата, понимаете вы это?

– Доверие надо заслужить, - сказал я, не зная, что это была очередная глупость

– Так-то оно так, но директор школы - это номенклатура райкома партии. Директор утверждается на бюро райкома.

– Я партийный в душе.

– Простите меня, но вы просто темный человек, или поэт, в облаках витаете. Впрочем, вы в этом сами убедитесь.

Тут прогремел звонок, и дама исчезла, ее как не бывало.

Я был действительно поэт, если не в прямом смысле, то в душе. Я тут же, как Дон Кихот, воевавший с мельницами, бросился в отдел народного образования Дзержинского района города Москвы.

Возле кабинета отдела кадров не было ни одного человека, это вселяло надежду. Наконецто, здесь я найду понимание и...пристанище. На обшарпанном полотне двери никаких объявлений и она немного приоткрыта. Я осторожно постучал.

– Заходи, не стесняйся!
– послышалось за дверью, и когда я вошел, мне взашей, попала лузга семечки подсолнуха.

– Что хотишь? кхе-кхе-кхе. Ужо все на работу устроились, и мене здеся делать нечего, - сказал начальник отдела кадров, выплевывая очередную порцию шелухи от жареного зернышка семечки. Он заерзал на скрипучем стуле, будто вошел не проситель, а его непосредственный подчиненный и тут же, как только выплюнул шелуху, достал дешевую сигарету, зажег спичку и пустил мне едкий дым в лицо.
– Страх, люблю семечки и этот вонючий дым, ты уж, брат, звиняй. Я хронтовик и привычки мои еще с хронта, а что поделаешь? Ну, ты садись, садись, рассказывай!

Начальник поворачивался на скрипучем обшарпанном стуле и во все стороны выпускал дурно пахнущий дым, обнажая коричневые передние зубы.

– Я приехал из другой местности, ищу работу. Я учитель русского языка, университет окончил не так давно.

– Вообче, не мужеское это дело - учитель. Ты только не обидься, но среди мужиков нет толковых учителей. Я помню, взводом командовал под Курском, дык у мене во взводе учитель был. Историк. К бою готовиться надо, а он записки пишет. Ты, говорю, Фомич, брось енти записки к ядреной бабушке, автомат почисти лучше, а ён мне отвечает: у мене, товарищ сержант, два автомата - один стреляет, а другой бумагу портит, поскольку перо тоже способно стрелять, оно тоже автомат. Чудной такой был. И погиб с пером в руках. Так-то, браток. А по поводу работы, дык я скажу прямо: в школах Дзержинского района мужики - редкость. Если только физруки. Мы с Мирославой Ивановной, заведующий РОНО, едины в этом вопросе: мужчины в школе - редкость, а те, что есть - так себе: ни мужик, ни баба, или ни Богу свечка, ни черту кочерга. Честное слово, только не обижаться, хорошо? Ежели бы у тебе физкультурный диплом был, другое дело. Это мужеское дело, а литература...Из литературы я помню только стихотворение "Бородино" Пушкина.