– Ты просто неудачник, - добавила Валя. От ее слов меня кольнуло в сердце. Эти простые, но верные слова, я услышал впервые из ее уст. Известно: ничто так не ранит, как правда. Скажи слепому, что у него нет глаз - всю ночь спать не будет.

Головомойка продолжалась бы еще бесконечно долго, теперь уже их было трое против меня одного, если бы не раздался звонок в дверь. Я бросился, с разрешения, открывать дверь. На пороге стояла Тамара Васильевна с букетом цветов в руках. Она загадочно и сыто улыбалась, подставила мне щеку и быстро прошла в столовую.

– Пришла поздравить всех с праздником восьмое марта, - сказала она, наградив всех ослепительной улыбкой.

– Заходите, милости просим!
– завопила теща.

– Ну, племяха, что это с тобой случилось?
– спросил Алексей Григорьевич, целуя ее в щеку.
– Раньше, бывало ча, тебя на аркане не затащишь, а теперь сама пришла. Чудно.

– Да так, пустота, какая-то на душе, дай, думаю, навещу бедных родственников: иногда среди простых людей можно найти успокоение гораздо быстрее, чем в своем кругу. С тех пор как я развелась со своим плебеем, я ни на ком не могу остановиться. Претендентов много, но...сами понимаете, все не то.

Тамара всех по очереди осмотрела презрительным, высокомерным взглядом, весьма беглым и только на моем лице как бы задержалась и криво едва заметно улыбнулась. Я понял, что в этой скупой улыбке прячется какая-то тайна, разгадать которую, мне просто не дано, и опустил глаза.

– Фи, какая у вас плебейская закуска, - с пренебрежением, сказала она и отбросила алюминиевую вилку.
– А почему нет французского коньяка? Мне бы икорки, да гусиного паштету, а это я есть не стану.

– Я не министр, как твой папочка, а на заводе вкалываю. Не хрен мне тут выговаривать. Не нравится - не держу, - вспылил Алексей Григорьевич.

– Ну, ну, дядюшка, не злись, - примирительно сказала Тамара, подошла к нему и наградила его поцелуем в лысину.
– Я предлагаю тост за тебя.

– Я не баба. Восьмое марта - женский праздник, за их и надо предлагать тост. А твой папочка мог бы помочь нам. Сын Борис едва перебивается, Валя еле-еле душа в теле. Да еще замуж вышла. Зятя устроить на работу не можем и потому все бедствуем. А родной братец, как полез в гору, так носом стал воротить. Да ты ишшо тут выкаблучиваешься... Но я...как-нибудь... обойдусь и без помощи братца. Ты ему так и передай. Из одной дырки выпали, а он, когда взобрался на вершину, нос воротит. Пусть, проживем как-нибудь. А дети? пусть, как хотят. Молоды, у них все впереди. Пущай сами о себе позаботятся. Но...брату достаточно сделать один звонок - и все будет сделано.

– Надо обратиться к сестре Кате, она не откажет. У ее два сына, один енерал, а другой полковник, - сказала теща, вытирая мокрые глаза.

– Я пришла поздравить вас всех с праздником, а они заладили: устрой, да устрой всю семью...в министерство, а министерство, оно не резиновое. Не так все просто, как вы думаете, - сказала Тамара и ухватилась за свою сумку, давая понять, что здесь ей больше делать нечего.

– Нет, ты погодь, успеешь, - жестом руки остановил ее Алексей Григорьевич.
– Я вовсе не претендую, чтобы братец устраивал кого-то в свое министерство, Боже сохрани. Но ведь у него есть связи, ему достаточно снять трубку и позвонить кому-то, что я не знаю что ли? Не ноне на свет родился. А ты ему так и передай: не брат мне и все тут.

– Ну, не будь ты зудой старой, дядюшка.

– Вся ваша семейка такая, - сказала теща.
– Все Жуковы какашки, я это давно знала.

– Замолчи дармоедка, ты еще вякаешь? твое место на кухне, прочь отселева.

Тамара не стала больше пререкаться, она как царица, величественно поднялась, поцеловала дядюшку в лоб, а на свою двоюродную сестру даже не глянула и ушла. Никто ее не провожал, никто не благодарил за то, что она изволила прийти, поздравить.

7

Два месяца бесполезных попыток устроиться на работу измотали меня настолько, что я не только плохо стал кушать тещины щи на костном бульоне, но и плохо спать. Бессонным ночам способствовал и храп супруги. И с этим ничего нельзя было поделать. Когда я дергал ее за плечико, она переставала издавать дикие, клокочущие звуки из ходящего ходуном горлышка, но буквально тут же, нескончаемая симфония возобновлялась, сотрясая воздух. У меня начались головные боли.

Говорят, молодой организм все прощает, но этот процесс не может длиться бесконечно. Кого винить в сложившейся ситуации? Да никого. Жизнь так устроена, что в ней нет ничего хорошего. А вот свести счеты с ней не каждый может. Наверно, такие неудачники есть и в других, загнивающих странах. Это, возможно, не зависит от человека. Это судьба. А законы судьбы никому неизвестны. Вы можете быть честным, порядочным человеком и всю жизнь влачить жалкое существование, а можете быть гадким и процветать. Мне суждено страдать, размышлял я на лестничной площадке, затягиваясь едким дымом дешевого табака. Было три часа ночи. Здесь никто не храпел. Тут была немного жуткая ночная тишина. Подъезд не закрывался, можно было выйти на улицу. Во дворе стояла скамейка и если бы ночь была не такой прохладной и сырой, можно было бы посидеть, подремать. Благо, скоро утро.

Уже в восемь часов утра я был в 35 школе, в Большом вокзальном переулке. Здесь меня приняли на высокую должность - пионервожатым с окладом немного выше, чем у уборщицы. Завуч школы Бела Абрамовна сразу насторожилась. Она подумала, что я родственник директора школы Мостового и в будущем могу претендовать не ее место, поэтому с первого дня начала строить козни и плести всякие небылицы вокруг старшего пионервожатого.

Позже, когда она точно узнала, что я всего лишь дальний родственник завхоза школы, она успокоилась и решила, было, прекратить лить грязь на непутевого мужика, но этого уже нельзя было остановить: она вошла во вкус своей неблаговидной, но азартной игры.