К восьми я уже был на Волоколамском шоссе в доме номер, 9 в высшем Строгановском училище. Колени у меня дрожали от перенапряжения и страха, что и здесь откажут, ведь здесь натурщикам платили два рубля в час. Это в два раза больше, чем я получал, позируя в студенческие годы.

Я быстро разыскал бригадира по приему и использованию натурщиков Надежду Степановну, женщину тридцати пяти лет с сигаретой во рту, поздоровался и сунул ей свой паспорт.

– А новенький, хорошо. Ждите. Если понравитесь - будем разговаривать.

– Кому?
– не понял я.

– Кому? кому? Художнику, не мне, конечно. Стойте у круглого стола, в вестибюле.

У круглого стола стояла толпа претендентов мужского пола. Из всех выделялся один натурщик. Он был высокого роста, широк в плечах, с высоким лбом, могучим носом, широкоскул. Он хвастался своими победами на конкурсах по отбору натурщиков, даже кому-то обещал помочь устроиться, выдавал себя за помощника бригадира и при этом многозначительно улыбался. Здесь он был своим.

Его хвастовство тут же подтвердилось, когда семенящей походкой подошла Надежда Степановна и, расплываясь в обворожительной улыбке, спросила:

– Лешенька, ты кого-нибудь присмотрел?

– Да ентого кореша надоть было бы пристроить, он ничего, бицепсы то, что надо, правда, не такие, как у меня, но вполне подходящие, - сказал он, и бесцеремонно, на виду у всех, помассировал тугую грудь бригадира.

– Шалун неугомонный, потерпеть не можешь, - взвизгнула она и побежала куда-то дальше. Она вскоре вернулась и сказала:

– Давай своего кореша.

С места поднялся щуплый молодой человек невысокого роста, слегка прихрамывающий на левую ногу.

Я стоял, хлопал глазами. Через некоторое время ко мне подошел художник в очках, поздоровался и стал с очень близкого расстояния всматриваться в мое лицо. Он при этом то морщился, то растворялся в улыбке, но пребывал в нерешительности.

– Что вам во мне не нравится?
– спросил я.

– Вы знаете, если бы у вас были более широкие скулы, мы бы с вами поладили. А так...я сожалею. Но вы надежды не теряйте. В половине второго подойдут наши ребята, может, кто и возьмет вас. А, может, и я еще вернусь к вам.

– Спасибо вам, - сказал я и, обиженный, направился к раздевалке.

– Вы что - уже уходите?
– удивилась Надежда Степановна.
– Подумаешь, гордый какой! Да здесь ребята неделями торчат в ожидании, чтобы их на день на два пригласили позировать.

– Пусть торчат, а я не стану: у меня диплом есть.

– Диплом? Тогда что вам здесь делать?

– Не могу нигде устроиться.

– А что, у вас нет знакомых, друзей, родственников?

– Никого нет. И партбилета нет.

– Тогда я вам не завидую.

Я выскочил на улицу и помчался в другой конец города, в институт имени Сурикова. Здесь желающих устроиться натурщиками, было так много, что просто нечего было и надеяться на то, что повезет. Молодые девушки, отсидев или отстояв два часа в застывшей позе только в купальном костюме в огромной аудитории, где было немного теплее, чем на улице, жались к теплым батареям в вестибюле и клацали зубами.

– Сейчас бы сто грамм принять, до костей промерзла, - сказал одна девушка своей подруге.

– А я страдаю оттого, что все время хочу по маленькому, видать мочевой пузырь простудила.

– Вы - студенты?
– спросил я.

– Да, мы в консерватории учимся. А что? Кто вы?

Я бывший студент, не могу найти работу, и вот пришел в надеже здесь подработать.

Если вы очень стойкий и очень выносливый попытайтесь, но это далеко не сахар. А что вы сбежали с учебного заведения, не окончив его, у вас нет диплома? допытывалась одна студентка, посиневшая от холода.

Как будто все есть. Счастья нет, сказал я и повернулся к выходу.

Ну и ну, раздалось мне в след.

Я вернулся домой довольно поздно усталый и голодный, как волк.

– Ну, садись, зятек, покушай. Чем богаты - тем и рады, - сказала теща.
– А как твои дяла? Ишшо не устроился на работу? Вам не надо было жаниться, да робенка заводить, - как яво содержать будете, на какие шиши? Валя, эх, дура девка, сколько жанихов у ее было -уйма, пруд пруди, а она, вишь, куда подалась! Стяхи пишет, поэт, значит; ну и пусть стяхи и кушает теперича. Бяда, бяда.