Но недолгой была та радость. Привлеченные светом, из своих нор выбирались создания ночи, похожие на изломанные человеческие существа. Еще несмело ползли они к Эйзе и сияющему солнцу, и она обхватывала живот, пытаясь защитить свое нерожденное дитя.

И то ли ей это удалось, то ли черное чудище из вечернего кошмара так и не сожрало солнечный диск, но он по-прежнему сиял в небе, когда Эйза проснулась. Она долго сидела на постели в глубокой задумчивости, расчесывая волосы ольховым гребнем. Успокоившись и желая увериться, что события прошлого вечера ей почудились, Эйза вернулась в беседку. Вышивка была там, но вместо трех оленят осталось только двое. Настроение тотчас испортилось, тревожные предчувствия вновь овладели ею, и садиться за рукоделие расхотелось.

В конце концов, Эйза решила умыться у ручья, надеясь, что холодная вода вернет ей трезвость мысли. И в самом деле: стоило опуститься на берегу, как журчание прохладных струй настроило Эйзу на мирный лад, будто приглашая забыть ужасы прошлой ночи. Она умыла лицо, выпила воды, затем обрызгала грудь и плечи. Тревога не покинула ее, но глодала теперь не так сильно, позволяя думать над случившимся. Эйза еще некоторое время сидела у ручья, затем вздохнула и хотела возвращаться. Она почти отвернулась от воды, как зловещее предчувствие заставило ее замереть.

Переливаясь в небольшую лунку, оставленную корнями упавшего вяза, вода из ручья застаивалась и образовывала маленький затон. Именно здесь, в этом затоне, и видела Эйза свое отражение. Ей показалось, будто под правым локтем мерцает тусклый огонек, словно бы силящийся разделиться на два. Обернувшись, Эйза не увидела ничего, что могло бы испускать этот неверный свет, и пала духом. Не в силах оторвать взгляда от едва подернутого рябью отражения, смотрела она на мерцающие огоньки, пока, наконец, зрение не изменило ей и не почудилось, будто они окончательно разделились.

Внезапно огоньки погасли, и Эйза, словно очнувшись от заклятия, замотала головой. Когда она снова взглянула на водную гладь, тусклые желтые точки продолжали гореть. Более того – к ним прибавился мерцающий свет, льющийся откуда-то сверху и осыпающий затон золотыми бликами.

Эйза подняла голову. Высоко в небе, сияя, словно второе солнце, летел ящер. Некоторое время он кружил над ручьем, словно собираясь напиться, и вскоре заметил Эйзу, сидящую у воды. Описав еще один круг – то ли рисуясь, то ли примериваясь для посадки – ящер опустился на берег неподалеку.

– Как отрадно видеть тебя снова, милая Эйза. Надеюсь, ты в добром здравии и хорошем расположении духа и мой подарок смягчит твое сердце.

Он что-то положил на край берега прямо перед ней, и Эйза увидела ожерелье из тяжелых рубинов. Осторожно выйдя из воды, она подняла подарок. Камни были холодны, даром, что лежали в пасти огнедышащего дракона, и, казалось, светились изнутри. Солнечные лучи преломлялись в них, и оттого возникала видимость плескающейся в каждом рубине крови.

– Благодарю тебя, – мягко сказала Эйза. – По душе мне твой подарок. Но пойми и ты меня. Нынче мне не до твоих ухаживаний, с собою бы совладать. Оставь меня в покое, и, даю слово, я подумаю над твоим предложением.

– Разве я тебя тревожу? – проворковал ящер. – Ты вольна идти куда хочешь, дай только насмотреться на тебя.

Эйза милостиво надела ожерелье. В глазах ящера сверкнули кровавые рубины, оттенившие золотистую кожу ее плеч. Но крылатый змей не произнес ни слова, лишь вздохнул, и в этом вздохе Эйзе почудилась неутоленная тоска.

Она оставила его у ручья, озабоченная больше преследующими ее видениями, чем ухаживаниями дракона. Ожерелье продолжало холодить кожу, ничуть не согреваясь от ее тепла.

Эйза отправлялась к Атре, старой прислужнице отца. Трудно было сказать, кто из них старше. Атра служила островному богу с тех пор, как сам остров поднялся из глубин океана. Когда Эйза вошла в ее покой, Атра ткала бесконечное свое покрывало. Ходили слухи, будто Атру прокляла злая волшебница, позавидовав ее красоте, и с тех пор она должна была вечно ткать одно и то же, никак не заканчивающееся полотно. Однако Эйзе казалось, что узор на покрывале слишком сложен даже для такой умелой ткачихи, как Атра, потому его приходится постоянно распускать и переделывать наново. Подняв взгляд от бесконечного рукоделия, отцова прислужница в упор взглянула на Эйзу.

– Ты необычайно бледна, юная госпожа. И что за странное ожерелье на твоей шее?

– Подарил один поклонник, сраженный моей красотой, – отмахнулась Эйза.

– А я говорила: у тебя давно должен был появиться поклонник, – беззлобно ухмыльнулась Атра.

– Было бы мне до него дело! – горестно воскликнула Эйза.

И рассказала старой прислужнице о ящере, и о черном существе, проглотившем солнце, и о зеркале, которое взяла из отцовой сокровищницы, и о странных огоньках, мерцающих теперь не только в зеркале, но и в воде. Слушая о влюбленном драконе, Атра только посмеивалась, но, стоило Эйзе заговорить о волшебной вещице, как служанка бросила ткать и схватилась за голову.