– О, госпожа! – горько вскричала она. – Знаешь ли, как погибла твоя матушка?

– Отец не рассказывал об этом.

– Тогда слушай меня! Матушка твоя была женщиной красивой и гордой, многие хотели взять ее в жены, и князь Лурда был среди них. Выбрав князя из всех женихов, она принимала его ухаживания, и уже назначен был день свадьбы, как князю доложили, что его невеста предается любви с кузнецом из дворцовой оружейной. Быстрее ветра примчался князь в покои невесты, и там увидел подтверждение словам слуги. Но он ничего не сказал невесте, лишь затаил злобу глубоко в душе. Когда случай с кузнецом забылся, князь поднес ей зеркало как свадебный дар. Было оно не из золота, не из серебра, а из неведомого металла, что не искажал отражения. Любила твоя матушка то зеркало и всякий раз, уединяясь в своих покоях, подолгу любовалась собственным лицом. Ходили, правда, слухи, что не только лицо видела она на зеркальной глади. Мол, показывало ей зеркало видения далеких стран, и все, что происходит в небе и под водой. По душе пришелся твоей матушке подарок, только все чаще чудилось, будто кто-то смотрит на нее в ответ. Взгляд казался ей зловещим, однако невеста князя была смелая женщина, а может, то зеркало привязало ее к себе. Однажды она словно бы прозрела и сбежала из Лурда на остров, ища тут спасения и умоляя хозяина дать ей защиту. О зеркале же ничего не сказала и, запираясь в покое за тремя засовами, целыми днями смотрелась в него. Поняв, в чем корень ее бед, господин отнял зеркало и спрятал его. Но того было уже не нужно: зверь, смотрящий изнутри, стал являться в ее сны, и, просыпаясь, твоя матушка говорила, что видит большую собаку. Я не знаю, вышла та собака из зеркала или из сна, но однажды утром твоя матушка не спустилась из своих покоев. Мы с Радб вошли к ней и увидели, что она лежит мертвая на своей постели. Ты, верно, думаешь, что она умерла от ужаса, но нет: большое животное перегрызло ей горло. Хозяин долго искал это существо, но следов собаки нигде не нашлось. Тогда он спрятал зеркало и заключенное в нем создание за тремя засовами красного железа, которые мог поднять лишь он сам, да ты, дочь его. В тебе кровь могучего божества, и зеркалу трудно привязать тебя к себе. Избавься от него, пока можешь.

– Тогда я разобью его! – воскликнула Эйза.

– Если разобьешь, зверь выйдет на свободу. Нет, милая госпожа, спрячь его где-нибудь или отдай мне, и я спрячу.

Так и поступили. Эйза вернулась в спальню и, стараясь не смотреться в зеркальную гладь, обернула волшебную вещицу тканью и отдала Атре. Та спешно унесла его в нижние помещения дома, и Эйза могла лишь гадать, куда. Впрочем, червь сомнения все же точил ее: не слишком ли поздно спохватилась? Если зверь глядел на нее из заводи, неужели не сможет пробраться в ее сны?

И он пробрался. Стоило Эйзе уснуть, как она очутилась на краю соснового леса. Черные стволы поднимались к темно-серому небу, ни звука не раздавалось поблизости. Лес, даже ночной, обычно полон шорохов и голосов, но здесь не шумел и ветер между деревьями. Эйза слышала лишь собственные частые вздохи. А между тем, на краю леса, за первым рядом стволов, горели огоньки. Были они тускло-желтые, мерцающие, совсем как глаза чудовища в зеркале. Замерев, Эйза старалась дышать как можно тише, хотя догадывалась, что на залитом лунным светом поле увидеть ее можно и человеку, что говорить о ночных хищниках, в десять раз более зорких.

Огоньки внезапно мигнули и стали удаляться, будто животное пятилось. Наконец, желтые точки скрылись во тьме леса, и вокруг воцарился прежний непроглядный мрак. На луну наползла туча, и, стой Эйза впрямь на опушке леса, ни за что не ступила бы под его своды. Но во сне это казалось самым верным из всего, что можно было сделать, и Эйза медленно приблизилась к соснам.

В руках у нее был кинжал из лунного железа – тот самый, что подарил отец. Раны, нанесенные этим оружием, не затягивались и вскоре воспалялись, ни одно живое существо не хотело бы к нему прикоснуться.

Вдруг в окружающем безмолвии раздался детский плач, настолько неуместный в этом диком краю, что Эйза содрогнулась от страха. Она снова застыла, но ребенок не прекратил плакать по левую руку от нее. Милосердие боролось в ней с опаской, и, как та ни была сильна, победило. Идя на плач, выставив перед собой кинжал, Эйза медленно ступала по холодной влажной земле. Словно стремясь помочь ей в пути, луна вышла из-за облака и осветила лес. У ближайшего ствола лежал ребенок, дергая в воздухе крохотными ножками и истошно крича. Тут уж Эйза отбросила осторожность, подошла к малышу и взяла его на руки.

Младенец был сплошь покрыт шерстью, сверкающей в лунном свете, будто она была из серебра. Глаза его не открылись даже когда Эйза подняла его, будто он находился в заколдованном сне. У нее на руках малыш перестал плакать и затих, будто эта нехитрая забота успокоила его. Откуда-то Эйза знала, что младенца нужно отнести в лес и там отдать матери, потому снова выставила впереди себя кинжал и ступила в узкий проход между стволами. Лунный свет скользил по лезвию, отчего казалось, будто острие горит белым пламенем. Пробираясь среди деревьев, Эйза отмечала, как тяжел младенец. Он словно бы тянул ее к земле своим непомерным весом, и очень скоро Эйза стала сомневаться, что дойдет до незадачливой матери.

Позади раздался и тут же стих негромкий шорох. Эйза обернулась с колотящимся сердцем, но не увидела никого, кто мог бы потревожить лесную тишь. Она ступала теперь в десять раз осторожнее, не издавая ни звука, даже дыхание ее сделалось почти неощутимо. В этой тишине снова послышался шорох, но уже сверху, будто то, что его издавало, сидело на дереве. Эйза вскинула голову и успела заметить шевеление в ветвях старой сосны. Но, что бы ни произвело его, это находилось от нее слишком высоко, дабы позволить себя разглядеть.

То ночные птицы, сказала себе Эйза. Совы, скорей всего. Им дела нет до нее и ее ноши, они ищут себе мышей и ящериц.

Стоило ей так подумать, как с другой сосны раздался мерзкий скрежет, вовсе не похожий на совиное уханье. Определенно это был голос другого животного, и, содрогаясь от ужаса, Эйза стала отступать в тень.

Как только прозвучал этот леденящий душу голос, лес словно бы ожил. Тысячи шорохов и шепотов слышались в нем, и, не помня себя от ужаса, не разбирая дороги, Эйза бросилась бежать. Луна будто в насмешку освещала ее путь, а за ней, гогоча и ухая, неслась толпа призраков, населявших это место. Сосновый ствол выскочил из-под земли прямо перед ней, и Эйза, ударившись о него плечом, оступилась и упала. Дитя она по-прежнему прижимала к себе, и от падения и шума голосов позади оно так и не проснулось. Прижавшись спиной к стволу, смотрела Эйза на причудливых и страшных тварей, появляющихся на поляне.