– Долгих лет тебе, лесной хозяин. Родич я твой, потолковать пришел, а умысла на тебя не имею.

– Какой такой родич? – прорычал полумедведь, не двигаясь, однако, с места.

– Бог островной. Далеко отсюда мое царство, а не меньше твоего будет.

– Бог? Какой же ты бог? – хохотнул лесной царь, обходя старика кругом. – Больно тщедушен для нашей породы, лапой ударю – перешибу.

– Ой, не спеши судить, милостивый государь. Люблю этот образ, а перешибить и сам могу.

С этими словами старик подпрыгнул – невысоко, как позволял то его любимый облик, но, когда приземлился, содрогнулась до основания пещера лесного царя.

– Вижу, вижу, – рассмеялся царь, запрокидывая голову. Трудно было понять, искренно ли его веселье. – Чего от меня-то нужно?

– Не видал ли ты на днях ящера с вербной веткой в пасти: сам золотой, а спина железная? Должен был лес твой пролетать.

– Как же, видал шельмеца, – отозвался царь. – Сбежал от меня, поганец, ну да ничего, недолго ему по свету бродить, полетает луну-другую и вернется.

– Отчего ему вернуться? – полюбопытствовал старик. – Уж не забрал ли ты у него ветку?

– Что тут беседовать, – вдруг сказал хозяин. – Ты, чай, не чужак пришлый, а гость дорогой, пройди в мой дом, ешь и пей сколько хочешь, а там и поговорим.

Не удостоив скованную цепями тварь даже взгляда, лесной бог прошел мимо ее морды к широкому ходу, и старик поспешил за ним. Чудище едва подняло веки, когда он проходил рядом, мазнуло по нему ничего не выражающим взором и снова закрыло глаза.

– Кто это у тебя лежит? Поймал поди? – спросил старик, когда ход привел их в третий зал, уже напоминавший жилой покой. Охапки гнилой травы, постели из веток и мха были свалены здесь в беспорядке в великом множестве. В дальнем углу виднелась грубо вылепленная глиняная посуда: широкие блюда и горшки, чаши и миски. Земляной пол устлан был шкурами животных, сшитыми друг с другом. На дальней лежанке старик заметил шевеление и, подойдя ближе, увидел там девицу. Грязная, со спутанными волосами и огромным животом, она была некогда красива, но теперь на юном лице лежала печать тяжкой усталости и безнадежной тоски.

– Жена моя, – представил девицу лесной царь. – Пятого носит.

Старик учтиво поклонился девице, та безразлично кивнула в ответ.

– Где же четверо старших? – спросил он.

Медведь снова расхохотался и похлопал себя по брюху.

– Ты их сожрал?

– А ты что думал? Дичи тут не осталось, поди, а дети рождаются исправно. Сожру – и еще пару лун сыт буду.

– Тогда тебе не одна жена нужна, – заметил старик. – Дитя-то в утробе больше двух лун растет.

– А она и не одна, – хохотнул лесной хозяин. – У меня еще есть. Эй, бабы! Ну-ка явитесь!

Не успел стихнуть его зычный выкрик, как из бокового хода, такого узкого, что человеку приходилось становиться на четвереньки, дабы преодолеть его, стали появляться женщины. Их было около двух десятков – зрелых и совсем юных, одетых в лохмотья, с равнодушными понурыми лицами. Большинство поддерживали круглые животы, но нехотя, словно не видя смысла носить детей, которые все одно отправятся в пасть чудовища.

– Вот мои красавицы, – горделиво произнес полумедведь, обводя рукой-лапой беспорядочное столпотворение. – Сгиньте, бабы! – велел он, и женщины, не проронив ни слова, будто тени, стали уползать в узкий лаз. Бесконечная вереница трусящихся бедер и огромных животов постепенно исчезала во мраке перехода. В просторном покое осталась лишь девица, которую старик увидел первой, – очевидно, любимица лесного бога. Полумедведь тем временем продолжал: – Ты про змеиху спрашивал. Так то трофей мой охотничий. Много лет как поймал ее: повадилась, вишь, дичь мою распугивать, оленей моих жрать, я ее и свалил. Любила на ели сидеть, все ей оттуда видно было. Ели тут сам видел, какие знатные. Вот и подпилил я ту елку и дождался, пока она свалится. Тут уж не мешкал: взял булыжник побольше да бросил ей на крыло. До сих пор, вишь, не оправилась, и уж вовек не поднимется. Она меня укусила тогда, так я чуть не сдох. По виду дракон драконом, а яду как у змеи! Она тем летом в тягости была, а как разродилась, я дождался, пока вылупятся ящерята, и всех сожрал, клянусь небесами. Всех, кроме одного ублюдка. Тот еще стервец: обличья меняет как захочет. Я его схвачу – а он ужом обернется, выскользнет – и удирать. Только догоню – взовьется в воздух. Так и улетел от меня.

Как дивно все складывается, подумалось старику. Сожрал бы царь ящеренка – и не было бы погони, и жил бы он спокойно, и не оставил бы остров без хозяина.

– А отдай мне матушку, – сказал он вдруг. – Я тебе за то посох свой волшебный отдам. К чему ни притронется – то сразу облик истинный примет, а в навершии – лезвие лунного железа. Честная мена, как по мне.

– Экий ты шустрый, – рассмеялся хозяин. – Зачем тебе полудохлая змеиха? Подожди пару весен: откормлю ее, отпою, тогда и отдам.

– Не могу я ждать две весны. Унесет ящер мое сокровище, спрячет так, что вовек не достану.

– Так она тебе в том не помощница! Эй, Былинка, неси нам с гостем вина, да сама смотри не пей! – велел он девице на лежанке. Та нехотя поднялась и очень медленно отправилась выполнять поручение. – Былинкой ее зову, – поделился лесной царь, – потому что легкая как былинка. Подниму в воздух и насажу, подниму и насажу…

– Змеиху тоже подымаешь? – Пытаясь скоротать время, старик осматривал покой, но ничего занимательного в нем не находил.

– Да сдалась она мне как девке елдак, – расхохотался полумедведь. – Там такая дырища, что зазеваешься – и ухнешь с головой.

Былинка подволокла к ним огромный кувшин с вином и две широкие чаши.

– Мясо тащи! – гаркнул супруг. – Кто же вино без мяса хлещет!

Девица отправилась выполнять, а старик устроился на одной из укрытых мхом лежанок.

– Послушная она у тебя, смирная, – заметил он.

– Что, и ее купить хочешь? – хохотнул лесной царь.

– Не за что больше, – улыбнулся старик. – Так хвалю. Да ты пей, господин, пей и рассказывай мне о змеихе. Где цепи волшебные раздобыл, расскажи. Неужто ходил в Лаор?