Обернувшись в очередной раз, чтобы получить указания бородача, ящер заметил, что людей в лодке не двенадцать, а одиннадцать. Исчез человек в беличьем плаще, но остальные словно бы ничего не заметили. Ящер бы и сам ничего не заметил: он не слышал ни всплеска, ни крика. Но все же указал бородачу на это странное исчезновение.

– Что же ты, господин, так плохо смотришь за своими людьми, что морские твари их похищают?

Услышав его слова, моряки вздрогнули, словно пробудившись от колдовского сна. Оглядывая палубу, они, наконец, заметили пропажу и заволновались. Некоторые считали, что нужно вернуться и поискать упавшего за борт товарища. Другие резонно замечали, что море везде одинаково, и самая полоска суши скрылась из виду, и, если их товарищ до сих пор не дал о себе знать, вероятно, он уже мертв. В конце концов, сошлись на том, что нужно плыть дальше. Теперь, однако, сонное оцепенение не нападало на моряков. Они сгрудились плотнее, чтобы каждый видел каждого, многие вытащили из-за пояса кинжалы, словно готовясь отбиться от неведомой, но оттого не менее жуткой опасности. Ящер летел на запад.

Вскоре бородач огляделся, посмотрел на солнце и велел ему двигаться севернее. Однако, стоило ящеру повернуть, как солнце закрыло серое облако, и ветер, до сих пор горячий, сделался прохладнее. Настороженная звенящая тишина повисла над океаном, но ненадолго. Вскоре налетел новый порыв ветра, куда яростнее предыдущего. Бородач, стоящий на середине палубы, покачнулся и, не удержав равновесия, рухнул на колени.

– Спускайся! – крикнул он ящеру. – Как станет буря, все равно отнесет!

Дракон выплюнул петлю, обернулся ящером-рыболовом и выбрался на палубу. Бородач оказался прав. Ураган, свирепый восточный ветер, налетал, казалось, с четырех сторон, бил и швырял ладью, словно игрушку, но, благодаря высоким бортам, перевернуть не мог. Ладья кренилась, черпала воду, но неизменно восставала, и ящер подумал, что не такое уж и утлое суденышко выбрали себе эти люди. Моряки тесно прижались друг к другу и бормотали молитвы, вознося руки к небу. Но Небесный Отец, похоже, был занят другими делами, позволяя старшему своему сыну забавляться младшими.

Восточный ветер плясал с госпожой воды и соли, и брызги и волны, рожденные в их пляске, из раза в раз окатывали корабль. Небо совсем потемнело, затянутое грязно-серыми облаками. Неподалеку ударила молния.

– Ты знал, что будет буря? – крикнул ящер бородачу. – Я слышал, моряки распознают ее приближение!

Бородач крикнул в ответ что-то неразборчивое, но ящера он больше не занимал. И немудрено: поблизости от лодки, бьющейся на волнах, поднялось что-то огромное и блестящее, похожее на хребет неведомого зверя. Поднялось – и вернулось в воду, не оставив следа. Моряки, однако, притихли, даже слова молитв больше не раздавались. Казалось, притих и ураган, будто в кровожадном ожидании. О, всем на материке было хорошо известно, как кровожаден восточный ветер.

В воцарившемся безмолвии лишь вода устало плескалась о борта лодки. Но вот в зловещем молчании моряки услыхали голос, и этот крик не был похож ни на что, слышанное ранее. Он чем-то напоминал песни ящеров-рыболовов, но их голоса, как правило, раздавались в воздухе, этот же разносился под водой и оттого казался потусторонним и жутким.

Медленно, словно стряхивая с себя многолетний сон, поднялась из моря длинная шея. Узкая треугольная голова, венчавшая ее, и издавала эти протяжные вопли, над поверхностью воды звучавшие резко и страшно.

– Владыка Небесный Отец, защити и охрани нас, – отчетливо услышал ящер слова бородача.

С необыкновенной скоростью голова морского чудища опустилась и ударила в палубу, словно гигантский молот. Судно раскололось посередине, будто игрушечное, ящер и несколько моряков скатились к разлому.

– Выше! Поднимайтесь выше! – кричал бородач. Он не заметил головы второго дракона, приближающейся сзади. Тварь схватила его в пасть, взметнула высоко над водой и в одно усилие проглотила. С трудом пытаясь взобраться на корму по скользкой палубе, ящер принял свой настоящий облик и, оставив внизу гибнущее судно, взмыл в воздух.

Морские змеи, отвлеченные чудесным преображением, следили за ним, не решаясь наброситься. Носясь между их головами, ящер кричал:

– Я слышал, вы храните Синюю звезду в морской пучине, куда добраться не под силу ни зверю, ни человеку! Где она? Скажите мне, где она!

Жуткий, режущий слух голос отвечал ему:

– Мы рождены в утробе воды и соли, там же рождена Синяя звезда. Ни человек, ни зверь, ни божество, ни дух, никакая сила, будь она хоть трижды велика, не вынет Звезду из ее колыбели.

– Где ее колыбель? – в ярости заревел ящер.

– Звезда лежит глубоко на дне в пасти Матери всех змей. Кольца ее могут обвить земной шар одиннадцать раз, яда ее хватит, чтобы одиннадцать раз убить все живое на земле!

– Где же лежит Матерь всех змей?

Голоса водных чудовищ внезапно сделались тише и глуше, длинные шеи приближались к ящеру.

– Ниже-ниже-ниже… – шептали они. – Там-там-там…

Не дожидаясь, пока их кольцо сомкнется, ящер нырнул в воду. Треугольные головы потянулись было за ним, но он несся как стрела и вскоре оказался глубоко под поверхностью моря. Здесь ящер, однако, остановился. Воздуха в легких почти не осталось, толща воды, нависающая над ним, давила, словно скала. Вспомнив обличье своих преследователей, ящер превратился в морского дракона. Тело его вытянулось, лишившись конечностей, вдоль спины вырос перепончатый гребень на тонких отростках позвонков. Грудь перестало давить, водная толща над головой теперь весила не больше перышка, а бездна, лежащая внизу, казалась легко преодолимой. Лишь одного не мог ящер скрыть, какой бы облик ни принял: вдоль хребта его тянулась железная полоса, и морские твари легко распознали бы по ней чужака.

Боясь потерять время, ящер нырнул глубже – в самое сердце моря, где даже теплое течение Атурови не было властно. Вокруг становилось все темнее, в конце концов, тьма сгустилась настолько, что глаза стали бесполезны. Ящер не чувствовал пространства, ему казалось, он застыл в бесконечной черноте, густой, как расплавленный камень. С трудом понимая, где дно и где поверхность, он продолжал плыть, изгибая, словно змея, свое длинное тело.

Вдруг слабый свет коснулся его глаз. Возможно, то была поверхность, ошибочно принятая за дно, но ящер не остановился, радуясь маяку, каким бы тот ни был. Свет разливался все шире и горел все ярче и вскоре превратился в уходящие одно в другое сияющие кольца. Но это белое свечение вовсе не резало глаз: оно мягко лилось вокруг, будто солнечные лучи, и ящер без страха приближался к нему.