====== Часть III. Победитель. IX ======

Говорят, что здесь зимой бывает так холодно,

что смех застывает в горле и душит человека насмерть.

Джордж Мартин «Игра престолов»

Я потеряла сознание? Серьезно? Всего лишь обморок? Мой пессимизм ожидал чего-то более... масштабного.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Пит, стоило мне открыть глаза и увидеть своды пещеры – мой заботливый друг перенес меня в убежище.

– К своему удивлению, разочарованно.

Если честно, я так надеялась на то, что случится нечто ужасное, и этот кошмар наконец-то закончится. Ведь как сказал один умный человек: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас».

– Это ты просто еще не все видела, – поморщился Пит. – Ты помнишь дождь?

Я села и на всякий случай кивнула. Мало ли, вдруг он подумал, что у меня память отшибло.

– Могу тебя обрадовать. Дождь закончился.

То есть мы своими действиями не только не ухудшили, но даже улучшили ситуацию? Что-то тут не...

– Вместо него теперь идет снег.

Я, подчиняясь первому порыву, вскочила и, не обращая внимания на легкое головокружение, сопровождаемое тошнотой, подошла к выходу из пещеры. Там, за легкой занавесью из сухих веток меня поджидала красавица Зима, которая поприветствовала меня очень своеобразно – кинула в лицо ворох пушистых снежинок.

«За окном уже сугробы...» – тихо пропела Истерика.

«Китнисс, давай слепим снеговика!» – воскликнуло Безумие.

Но добила меня моя любимая Ирония, прогремевшая: «Валар Моргулис!»

– Зима близко, – прошептала я, поймав на язык одну из ажурных снежных сестричек.

– Даже слишком...

– Мы все умрем!

– Ки...

– Вымрем как мамонты!

– Китнисс...

– А-ха-ха-ха... «Голодные игры» превратились в «Холодные игры»!

– Китнисс!..

– Не смей! – взвизгнула я, подпрыгивая. – Если ты сейчас скажешь «успокойся», клянусь всем, что у меня осталось, я тебе врежу!

Его лицо приобрело несколько сероватый оттенок, и мне даже на секунду стало стыдно... но всего на секунду.

– И даже не обижайся! Дело не в этом... Просто... Нельзя успокаиваться, понимаешь?

Он не понимал.

– Видишь ли, если я успокоюсь, позволю себе хотя бы на секунду остановиться, то все процессы в моем организме начнут замедляться! Я начну замерзать! И даже заметить не успею, как превращусь в ледяной памятник самой себе! – На последнем слове мой голос сорвался и превратился в рваные всхлипывания, и я не заметила, как оказалась в объятиях Пита, шепчущего мне на ухо: «Хорошо... Китнисс, все будет хорошо...»

Отчаявшейся Надежде очень хотелось в это верить, но упрямый Пессимизм продолжал истерить:

– Не получится, ничего у нас не получится...

– Мы что-нибудь придумаем.

– Обязательно, – кивнула я, смахивая с подбородка слезы. – Только вот вряд ли это будет что-то хорошее...

Он отстранился.

– Зачем ты это делаешь?

– А что я делаю?

– Впадаешь в уныние!

– Я лишь...

– Что мы по-твоему, должны сидеть и ждать, пока за нами не прилетит старуха с косой?!

– Я все-таки думаю, что это будет не какая-то абстрактная старуха, а вполне конкретный Катон.

И не надо так разочарованно на меня смотреть! Я уже поняла, что выбрала неудачное время для неудачных шуток.

– А у тебя есть идеи получше?!

Ответом было молчание.

– Так я и думала! У тебя идей нет! А у меня есть! – заявила я и прежде, чем он успел обнадежиться, добавила. – Но они бредовые!..

– Например? – вот она, высшая степень обессиленного отчаяния, когда цепляешься за малейшие призраки призраков шанса на спасение.

– Ну... ты все повторял «Китнисс, Китнисс», что, между прочим, чрезвычайно раздражает, а я такая: «Китнисс – это же растение. А им зимой, чем под большим слоем снега они находятся, тем лучше!» Вот я и подумала, а что, если нам откопать большую яму и зарыться в ней под снегом?!.

И опять же – не надо на меня так смотреть! Я предупреждала, что идея бредовая!

Но что-то все равно вынуждает меня открыть рот в попытке оправдаться.

– Знаю-знаю, рыть без лопат проблематично, но...

– Это не главная проблема твоего плана, – задумчиво пробормотал Пит.

– Да?

Он что – всерьез об этом задумался?

– Ты забыла учесть тот маленький и незначительный факт, что мы не растения.

Я выпустила на волю нервный смешок, вслед за которым к нашим с Питом лицам прилипли странные, с каплей сумасшествия, улыбки.

Мне кажется, или, чем безвыходнее становится наше положение, тем больше мы улыбаемся?

Со мной-то все ясно – я ненормальная, я всегда улыбаюсь, а Пита отчего так пробрало? Неужели он так обрадовался тому, что я более-менее, на сколько это вообще сейчас возможно, успокоилась? А может, роль сыграла погода, из-за которой проявлять искренние чувства (читайте: плакать) стало попросту опасно – с каждым вздохом становилось все холоднее, и риск образования на лице неприятной ледяной корочки увеличивался.