Выдоха не было. Мария вздрогнула и стала тяжёлой и неловкой на руках, комкавшие подол пальцы соскользнули вниз, гримаса боли и страха разгладилась на остром лице. Хелмегерд смотрел на неё, не шевелясь, не отрывая взгляда, вбирая глазами милые черты, а в голове звучал и звучал её голос, весёлый, живой.

Из угла раздался сдавленный всхлип, и он, вздрогнув, вышел из своего странного оцепенения, и тут же слух уловил, как в кубрике старпом будит спящих матросов — менять гребцов.

Медленно, осторожно Хелмегерд уложил Марию на койку, провёл по её лицу дрожащей рукой, закрывая глаза, поднялся на чужие, непослушные ноги, сделал шаг к двери, перешагнул съёжившегося Синчи, поднялся по трапу, шатаясь от одной стены к другой, и яркий свет солнца ослепил его. Хватит, собрался крикнуть он, кончайте работу, но тут захлопали, загудели паруса, вздрогнули высокие мачты, и в следующий миг в лицо ему ударил сильный, порывистый северный ветер. Палуба подпрыгнула и понеслась на него, в глазах померкло, и мир перестал быть.

Комментарий к Путь

[1] Т.е. повёрнутыми так, чтобы прижиматься к стеньге, за счёт чего судно не движется вперёд

[2] Реальное моряцкое суеверие

[3] Копчёное мясо (индейское блюдо). Отсюда “буканьер”, неточный синоним к слову “пират”

[4] Уменьшение площади паруса путём притягивания его части специальными тросами к рею

[5] Вспомогательные якоря

[6] Речь идёт о верповании - способе передвижения корабля, когда на шлюпках отвозят верпы на расстояние около кабельтова, сбрасывают на дно, а затем к ним за счёт выбирания якорных цепей путём вращения шпиля подтягивается корабль. Обычно верпование используется для съёма судна с мели или выхода с рейда, т.е. для движения очень недалеко и недолго.

========== Остров ==========

Не хватит всей силы стихии, чтоб обратить время вспять.

Всё, что далось мне свыше когда-то, но только лишь, чтоб затем отнять.

И все пути, что избрал однажды, вели всегда лишь к глухой стене.

Туман рассеется с приходом ночи, и я один во тьме.

Abyssphere — Один во тьме

Огромный клубок чёрных туч нёсся по небу стремительно и неотвратимо, как перекати-поле в пампе, ветер голодным зверем завывал в сплетении тросов, заставляя мачты тяжко стонать, волны раскачивали бригантину, забираясь когтистыми лапами всё выше, стараясь пустить её на дно. Хелмегерд не выпускал новую трубку изо рта, меряя шагами полубак и чутко прислушиваясь к плеску и ударам по днищу. С минуты на минуту впереди, в рассветной туманной хмари, должен был показаться Остров.

Его глаза с возрастом не потеряли своей орлиной остроты, но Остров он увидел не глазами. За миг до того, как закричал Синчи на марсе, все его чувства будто обострились, стали восприимчивее в сотню раз, и всем своим существом Хелмегерд ощутил — вот. Вот он, клочок суши, затерянный в океане, где он оставил часть своей души и с которым с тех пор был связан незримыми нитями. Десять лет ему казалось, что нет такой земли, которая бы тянула его к себе, но сейчас все эти тончайшие нити натянулись, звеня пронзительной мелодией, будя в нём и негу, и муку, настойчиво зовя вперёд. Ему открылось вдруг, что он готовится совершить паломничество — паломничество к святыне, созданной своими руками.

Когда раздался пронзительный крик «Скалы! Скалы!», Хелмегерд уже поднимался на квартердек. Свирепые клыки торчали здесь из-под водной толщи, скалясь на хрупкое деревянное днище корабля, подстерегая беспечную добычу. Как в услышанной в детстве сказке, подумалось вдруг, — надо призвать на помощь все свои силы и с честью выдержать опасные испытания, чтобы добраться до заветного места. На этом пути он не доверил бы штурвал никому. Даже Зюйду, превосходному рулевому, благодаря которому «Мария» вышла победительницей из многих сражений, лавируя так, чтобы ловчее нанести пушечный удар и успеть уклониться от встречного.

По команде Хелмегерда трое матросов живо брали рифы на бизани[1], накрепко завязывая штерты[2] под гиком. Десяток других, взобравшись по вантам, убирали паруса на фок-мачте. Эта работа, как и всякая, требующая предельных усилий сразу многих членов команды, немыслима была без шэнти, этой вечной помощницы моряка. Стоящий внизу Пит зычно запевал:

Глядь вперёд, глядь назад,

Глядь, чтоб ветер не утих!

Ему откликался с мачты дружный хор. Моряки упирались ногами в перты[3] и слаженно тянули гитовы и гордени, навалившись грудью на рей и горланя:

Норд-ост! Зюйд-вест! Так шли по морю мы!

Вместе с дыханием кончалось и усилие, команда расслабляла готовые, кажется, вот-вот лопнуть мышцы и переводила дух, пока старпом пел, а скорее, орал снизу:

Вижу вдруг — корабль тонет,

А другой себе идёт!

Затем наставало время нового рывка, и пираты, подчиняясь заданному ритму, тащили тяжёлые отсыревшие тросы вместе с толстыми складками паруса и надрывали горло, перекрикивая ветер:

Так плыли мы, спеша,

К панамским берегам!

В этой шэнти, давным-давно пришедшей на Карибы от английских моряков, изначально говорилось о каких-то других побережьях, да и речь в ней когда-то велась от лица торговцев, но пираты быстро переиначили её на правильный лад[4].

С убранными парусами «Мария» замедлила ход и теперь подкрадывалась к полосе скал, как кошка в амбаре. Спустившиеся с мачты матросы заняли свои места на шкотах, готовые травить или выбирать[5], а остальные собрались на носу и бортах — им предстояло стать глазами Хелмегерда. Вот теперь он с грустью вспомнил Кота, почти столь же остроглазого, сколь и Синчи.