— Нет, не беспокоит, — отозвался Ещук. — Папаша справедливо рассудил, что епархия директора — деньгами распоряжаться, а кому грязь месить сапогами на стройке, завсегда найдется. Вон, например, Питкес твой — чем не руководитель стройки?

— При чем здесь Питкес? — снова вздрогнул я. — Какое отношение наша беседа имеет к Питкесу? Или арест Питкеса — тоже твоих рук дело?

— Не арест, а задержание, — назидательно поправил меня Ещук. — И мои руки здесь чисты. Но насколько я понял, вкратце ознакомившись с материалами, Борис Самойлович просто вляпался в твои с твоими подельниками из Министерства дела. Коллеги из ОВД ЦАО вас уже полгода пасли. По сути, ты сам своего главного подставил, отправив его с котлетой на передачу. Очень, очень неосторожно!

И с видом воспитателя, делающего «ай-яй-яй» несмышленышу, Ещук укоризненно покачал головой.

— Слушай, майор, а ты что, все-все про меня знаешь? — прищурился я на него.

— Ну, не все, но многое, — самодовольно улыбнулся Ещук.

— И что у меня в баке с грязным бельем, знаешь? — не удержался от подколки я. — И в ведре моем мусорном копался?

Ещук набычился, явно собираясь ответить в том же ключе, но взял себя в руки.

— Надо будет, я покопаюсь, — улыбнулся он. — Мне не в падлу. Но давай продолжим, а то время обеденное, жрать охота. На чем мы, бишь, остановились?

— На Питкесе, — буркнул я. — На том, какое он имеет отношение к нашей богословской беседе.

— Да, точно, — подхватил Ещук. — Так вот, Питкес твой будет строить, а сынуля нашего «Мистера Икс» — сидеть в директорском кресле да счета с платежками подписывать. Регулировать, так сказать, денежные потоки. Вот такое распределение обязанностей.

Я почувствовал, как закипает в груди глухое раздражение.

— Не понял я что-то, — сквозь зубы процедил я. — Какого это фига какой-то молодой поц, пусть он дважды сын трижды хрен знает там кого, будет в моем кресле сидеть?

— Не человек красит место, а место — человека, — подмигнул мне Ещук. — Компания, как ты понимаешь, нужна не просто абы какая, а с приданым, так сказать, с работой, с контрактами. Папе принесли на рассмотрение много вариантов, но он выбрал твой «Арми-Строй». В первую очередь, из-за этого контракта, разумеется. Большой, относительно несложный, прибыльный.

— И чего? — перебил я Ещука. — Компания-то моя тут при чем? Контракт еще не приписан, пусть берет любящий папель любую подходящую фирму, благо число им — легион, и заключает на нее этот контракт. Я уж, так и быть, отойду в сторонку, я не Дон-Кихот, с такими ветряками махаться — себе дороже. Так проживу, на мелочишке, на подножном корму. Так что компания моя, майор, твоим работодателям без надобности. А с контрактом — договорились, можешь доложить.

«Бля, насколько же прозорлив был Хэмингуэй! — с горечью подумал я. — Только попадется что-то стоящее на удочку, как сразу налетают акулы, мать их! Ну, и черт с ней, с этой Рыбой, подавитесь, суки!»

— Дело в том, — вздохнул Ещук, — что объект же этот ведомственный, ты знаешь. И поэтому конкурс по нему проводится не по 214-му федеральному закону о госзакупках, а совсем по другим правилам. Так вот, в отчетности этого Ведомства конкурс уже прошел, ты победил, и исправить эту отчетность невозможно, она наверх ушла. Не подписан еще этот госконтракт, но приписан уже к твоей «Арми-Строй». И моим, как ты выразился, работодателям этот контракт нужен вместе с твоей фирмой.

Он смотрел на меня, и сочувствия уже не было в его взгляде, а только одна лишь усталость, голод да желание поскорее с этим разговором закончить.

— Да не может такого быть! — заревел я. — Я еще бумаги не подписывал, печать не ставил! Как может неподписанный еще государственный контракт попасть в какую-то там гребаную отчетность! А если я его вообще не подпишу? Под трамвай попаду, например? Или просто — не захочу? Как тогда?

— Подпишешь, не подпишешь — какая разница? — раздраженно ответил Ещук. — Не имеет это уже значения. Если попадешь под трамвай — подпишет кто-то за тебя, свято место пусто не бывает. А будучи живым станешь упираться — можно и под трамвай угодить, дальше — по той же схеме. Смекаешь?

И Ещук уперся в меня немигающим, очень нехорошим взглядом. На стол, казалось, посыпались искры. Майор отвел взгляд первым.

— Ладно, насчет трамвая это я так, образно, — примирительным тоном продолжил он. — Ни о какой физике, конечно, не может быть и речи, у нас же правовое государство, верно? Но отказа тебе не простят, учти. Объект ты не построишь, тебе просто не дадут. Не будут принимать работы, и все. Задолбают всякими комиссиями, проверками. Ведь без нарушений строить нельзя, ты это лучше меня знаешь. Госконтракт с тобой расторгнут, попадешь в черный список. Потом у тебя в конторе появится очередной капитан или майор и нароет в твоих бумагах такое, от чего ты не отвертишься. Дело же не в том, насколько у тебя защищенная схема обналичивания, а в том, с какой высоты на тебя будет заказ. А заказ будет с о-очень большого высока, так что стезя Ходора тебе обеспечена. Подумай о семье. И о других людях. Которые с тобой работают, например. Надо будет ради тебя одного целый банк накрыть — накроют. Ну, а уж что Бранку твоему и его бывшему тестю эта история тоже так не сойдет — это будь спок. Их ты тоже прицепом потянешь, и мало им не покажется. И знать они четко будут, кто этому виной.

Огромная, неподъемная усталость навалилась на меня. Ее тяжесть согнула шею, заставила бессильно повиснуть голову. Чтобы хоть как-то сопротивляться это страшной, гнущей к земле силе, я упер локти в колени и так замер, словно приговоренный, ожидающий последнего свиста меча. Я услышал звук отодвигаемого стула, мягкие шаги Ещука, обходящего стол. Потом скрипнула столешница, на которую примостился его зад, и я ощутил его пятерню у себя на плече. Майор явно хотел выказать сочувствие, но мне страшно захотелось резким движением плеча сбросить эту соболезнующую горячую, немытую лапу, но сил не было.