— Шеф, шеф! — закричал Аббас мне вслед, сидя на заснеженном крыльце. — На самом деле бриллиант стоит полтинник, полтинник грина, слышь, шеф! А еще я квартиру купил! Трешка, девяносто метров. Сто штук забашлял! Веришь — в казино выиграл, ха-ха! Слушай, а если я за четыре последних месяца заработал больше, чем за предыдущие четыре года, значит, раньше я просто что-то делал неправильно? Раньше глупое добро побеждало зло, а теперь наоборот. Зло делать выгоднее, шеф! А помнишь мою старую квартиру на Шокальского? Катю помнишь? А, шеф? Помнишь?!

Его крики доносились все тише, потом я повернул за угол, и они смолкли совсем. Сел в занесенную снегом машину и долго сидел, почему-то не заводя мотор, выдыхая пар в морозную темноту салона. Думал о том, что на самом деле проиграл. Потому как — что такое предательство близких людей, как не поражение? Поражение твоего добра в борьбе с твоим же злом.

[i] Качать тему за расход (блат.) — обсуждать условия договора

[ii] Лантуха центровые сдать на блат (блат.) — хорошие, качественные ворованные вещи дешево продать.

[iii] Талый грунт (блат.) — слабина в разговоре, нетвердая позиция

[iv] За те же белки замантулить (блат.) — сделать за те же деньги

[v] Терпила (блат.) — пострадавший

[vi] Гревак (блат.) — передача в зону

[vii] Рамсы (блат.) — здесь — проблемы, дела

[viii] Не в дыму (блат.) — быть не в курсе вопроса

Глава 8. Ива

Глава 8.

Ива

Ива позвонила мне на домашний телефон вечером 14 июля 2000 года, — номер она знала, надо полагать, от Марины. Той дома еще не было, привычка засиживаться в галерее допоздна появилась у нее после девяносто восьмого, когда полгода жили исключительно на ее заработки. «Арсений Андреевич? — раздался в трубке тихий женский голос, показавшийся мне незнакомым. — Это Ива Эскерова. Извините, что я вас побеспокоила. Я знаю, что вы с Аббасом сейчас… не общаетесь. Но вы были друзьями, и я подумала… Аббаса арестовали, он в тюрьме. Я не знаю, как быть, мне помощь нужна, и я все-таки решилась позвонить вам. Я неправильно сделала?»

О чем можно успеть подумать, пока размышляешь над ответом — ну, три секунды, ну, пять, дальше абонент на другом конце провода начнет думать, что что-то с линией, или что собеседник неожиданно впал в кому. У меня в голове пронеслась целая история. О том, как от своих старых работяг, оставшихся со мной в «Арми-Строе», я узнал о том, что еще в конце девяносто седьмого года кое-кто из них работал на объекте, адрес которого оказался мне совершенно незнаком. К августу 98-го таких объектов было уже минимум три, всеми ими руководил доверенный Аббасов прораб Олег. Поскольку удалось совершенно точно выяснить, что мебель на эти объекты завозилась машинами «Арми-Сана», стало очевидно, что Саша Качугин был не просто в курсе Аббасовых леваков, а вступил с ним в сговор. Саша «сливал» клиентов, которые приходили в магазин, не мне, своему компаньону, а Аббасу. Выгода сторон была в том, что Аббас клал в карман всю прибыль от стройки, а Саша «отстегивал» ему от поставок на эти объекты существенный меньший процент, чем моя компаньонская половина. Стало понятно, откуда взялись у Аббаса деньги на тачку, брюлики, квартиру. Но я-то, я! Вот кто лошара деревенская! Ведь Саша во время нашей с ним достопамятной встречи просто в открытую рассказал всю уже вовсю работавшую на тот момент их с Аббасом схему! Я слушал, можно сказать, чистосердечное признание! Боже, как же я был слеп! А сейчас Аббас, не знаю уж, в каком юридическом статусе, восседал в отдельном кабинете напротив кабинета Риты, и руководил квартирными ремонтами уже под эгидой «Арми-Сана».

О том, что Марина еще продолжает общаться с Ивой, я узнал от жены совершенно случайно летом 99-го, — Ива звонила и звала моих уже по традиции ехать отдыхать. Еще Марина говорила что-то о том, что Ива очень переживает наш разрыв с Аббасом и рассказывает о том, что Аббас переживает тоже. Но во мне это крокодилово ослезенение сочувствия не вызвало, я резко выговорил жене и категорически все дальнейшие контакты с подругой запретил. С тех пор имена Аббаса и Ивы Эскеровых в наших с Мариной разговорах стали табу.

Исходя из всего этого, я должен был бы сейчас сухо ответить Иве что-то вроде: «Туда ему и дорога» или: «Вор должен сидеть в тюрьме», положить трубку и исполнить в пустой квартире что-то вроде ритуальной пляски, которую новозеландские маори исполняют над трупами поверженных врагов. Но я не сделал этого. Может быть, потому, что во мне взыграло благородство? Мои дела к этому времени уже существенно поправились, я работал с «Тэтой», и уже закрыл все старые долги. До прежних объемов было еще далеко, но на что жить, вопрос уже давно не стоял, и перспективы были самые радужные. Враг в тюрьме, наказан жизнью, разбит, раздавлен — к чему добивать лежачего ногами? А, может быть, потому, что всплыла перед глазами туго обтянутая розовым Ивина задница и, словно голые, ее сиськи под мокрой маечкой? Не знаю, скорее всего, по обеим причинам. Вот только эрекция у меня в штанах в этот момент появилась, думаю, по второй.

— Нет, нет, вы правильно все сделали, — с трудом преодолевая хрипоту, сказал я. — А как он… Аббас то есть, в тюрьме-то оказался? За что?

— Это очень долгая история, — ответила Ива. — Вы ведь, вероятно, не в курсе наших… вернее, Абиковых перипетий с квартирой?

— Нет, — сухо отрезал я. — Не в курсе.

— В общем, по телефону это все не расскажешь, — явно уловив похолодание в моем тоне, предпочла свернуть разговор Ива. — Может быть, мы могли бы встретиться и поговорить?

Идея встретиться с Ивой Эскеровой совершенно вне связи с обсуждаемой темой вызвала в моем организме очередной подъем, и я согласился. Назначили на завтра, на 12–00 в одной хорошо мне знакомой кафешке на Полянке.