Шрифт:
– Но мы же не станем устраивать перестрелку?
– Естественно.
– Тогда действуй.
Через минуту Шильке, во главе полутора десятка человек в камуфляжных куртках подошел к майору жандармов. Он отдал салют и представился в соответствии с уставом.
– Что это за марионетки, - указал майор на солдат с автоматами. – Или, как та дура в измазанном грязью пальто, вы намереваетесь пугать меня Берлином?
Отработанным движением Шильке вытаращил глаза.
– Герр майор? Я? Берлином?
Тот слегка удивился.
– Я самый обычный провинциальный офицеришка из забытой всеми Твердыни Бреслау. Если герра майора чем-то и могу попугать, то, разве что, плачами своей старенькой мамочки.
Жандарм слегка усмехнулся. Но глядел он как-то странно. Он явно не ожидал подобных слов.
– А зачем тогда вам эти солдаты?
– Ага, чуть не забыл, - Шильке повернулся к своим людям. – Здесь на земле валяются обрывки приказа. Быстро соберите все.
Майор явно заинтересовался.
– Зачем?
– Я должен иметь доказательство для своего начальника. Ведь он же ни за что не поверит, будто бы кто-то порвал его приказ. Причем, на людях.
– Ага, выходит, вы меня все-таки решили пугать.
– Нет, господин майор. Это я за это получу по рукам, а не вы.
Вновь изумление. Не такой беседы ожидал жандарм.
– Герр капитан. А вы не поясните, чему я должен благодарить удовольствие разговора с вами*
– Конечно же. Я должен забрать труп расстрелянного солдата и отослать в Берлин.
– Труп? Сейчас мы его закопаем.
– В случае затруднений, я вернусь через час с приказом, и мы откопаем его. Я обязан отослать начальству corpus delicti, поскольку он и вправду не поверит мне на слово, как могла случиться столь курьезная ситуация.
– А кто же ваш начальник?
– Директор Колья Кирхофф.
– Впервые слышу. Это какой-то русский?
– Нет. Это германский служака, и он тоже обязан иметь доказательства для своего шефа. – Шильке вытащил блокнот и американскую шариковую ручку. Крупными буквами, чтобы жандарм мог видеть, он записал, кто собственноручно порвал приказ. После этого вытащил пачку "кэмела" и нагло предложил угоститься майору.
Встретившись с отказом, он закурил сам.
– Да, при случае, а то чуть не забыл. Я должен буду забрать у вас немного бензина, потому что не знаю, доберусь до города на своих запасах. И заберу автомобиль, на котором можно будет перевезти труп. Машину отдам завтра.
Могло показаться, что майора поразила молния. Мгновение он стоял, словно парализованный, потом побагровел и зарычал:
– Ты с ма сошел, пацан?! Просишь бензин у линейного подразделения? Да я тебя…
Шильке молниеносно уменьшил делящее их расстояние, сделав шаг вперед. Сейчас он вторгся в "личное пространство". Сейчас их лица находились на расстоянии не более десяти сантиметров.
– Я не воспользовался словом "пожалуйста", - тихо и спокойно произнес он.
Жандарм остолбенел.
– Я ничего у вас не прошу. Автомобиль и бензин просто реквизирую.
И он подал майору листок с приказом предоставления любого вида помощи, выданный комендантом крепости Бреслау. Джульен Боу и рекламирование успехов со стороны НСДАП приносили обоюдную выгоду.
Шильке повернулся к своим солдатам, которые уже собрали клочки разорванного листка.
– Заберите у них несколько канистр и какой-нибудь грузовик, подходящий для перевозки трупа. И мигом!
Он отдал салют майору, повернулся и направился к броневику.
– И кто же начальник этого Кирхоффа? – прозвучал вопрос сзади.
Спокойно. Шаг, шаг, еще один. Только потом Шильке повернулся, как будто куда-то спешил и нехотя буркнул:
– Мартин Борман.
Акт уничтожения изменил свою форму. В неожиданном пароксизме акт полного разрушения сделался материальным. Шильке с Холмсом шли ночью через Уферцайле, но фонариков им было не нужно. Свет многочисленных пожаров по другой стороне реки создавал зарево, походящее на кровавый закат. Бомбардировщики ревели над головами, превращая Бреслау в раскаленный ад. На другом берегу Одера немцы как раз уничтожали один из красивейших районов города. Дома взрывали, развалины ровняли с землей, строя чудовищных размеров аэродром в центре города. Все вокруг уничтожалось, с воздуха и с земли, как наступающими, так и защитниками. Все, казалось, встало против существующего вот уже тысячу лет города. На разрушаемый академический квартал нельзя было глядеть без слез. Ну вот, жили здесь какие-то люди, построили прекрасные здания, а теперь сами же их у уничтожают. Вроде бы как ничего. Их право. Но ведь люди из этого квартала получили одиннадцать Нобелевских премий. Абсолютный рекорд среди всех на свете городов. Но вот с другой стороны… После варварского решения еврейской проблемы, можно ли гордиться еще и их Нобелевскими премиями? Абсурд. В свою очередь, те, что наверху, пилоты у своих бомбовых прицелах, скорее всего не думали ни о Нобелевских премиях, ни о красоте. Они мстили за свою страну, за собственные не существующие уже деревушки, за свои уничтоженные города, за мертвые пустоши. Они не видели ни соборов, ни святилищ, музеев и зданий институтов и университетов. Они выискивали все еще черные пятна в море огня и как раз туба сбрасывали свой чудовищный груз.
Неожиданно Шильке остановился и оперся на металлической ограде, заслонявшей сложенный из огромных камней крутой берег русла Одера. Долгое время он глядел на пожарище перед собой, одновременно вслушиваясь в грохот врываемых именно сейчас саперами зданий у себя за спиной. Он глянул на Холмса, который тоже приостановился.
– Господи, Мачек. Что мы здесь делаем?
Холмс лишь пожал плечами и опустил голову.
– Два интеллектуала, брошенные на арену, к кровожадным зверям…
– Два человека, которые не желают здесь быть, которые никак не дают на это согласия, но которые здесь находятся и которые принимают участие в этом идиотском представлении по их же сценарию!