– Возвращаемся, - сухо бросил он Шильке.

Как правило, окопы прокладываются таким образом, что по поперечным траншеям можно легко перемещаться и даже выводить солдат из-под обстрела, обеспечить безопасное убежище и выслать назад на позиции буквально в тот момент, когда вражеская пехота пойдет в наступление. Но здесь таких удобств не было. Нашим героям пришлось преодолеть обратный путь точно тем же образом, благодаря которому они добрались сюда. Шильке перестал воспринимать время. Говоря точнее, ему сделалось все равно. Грязный, потный и полуживой он понял, что близится вечер, только тогда, когда они добрались до расположения боевой группы. К ним сразу же подбежала Рита.

– Это конец! – шепнула девушка. – Его убили.

– Кого? – ничего не понимая, спросил Шильке.

– Надю расстреляли!

– Что? – не мог поверить он. – Расстреляли? Не русские, а наши? И расстреляли?

– Все именно так, - процедила Рита сквозь стиснутые губы. – Действительно. – Она ужасно нервничала.

– И ты ничего не сделала?

– А что я могла сделать? Какое им дело до какого-то офицеришки из крипо? Жандармы и так меня чуть не избили.

– Но ведь у него была бумага…

– Он им эту бумагу и предъявил. Светлейший герр майор из жандармерии порвал ее у меня на глазах, а как только я начала пугать Берлином, он расхохотался и спросил, а не желаю ли я встать под стеночкой рядом с ним за шпионаж на тылах нашей боевой группы. Он потребовал от меня приказ, который мне вообще разрешает здесь находиться. Еще момент, и его бы понесло.

– А Ватсон?

Рита пожала плечами.

– Как ты ему и приказал, он ожидал возле броневика. Наверняка ничего не слышал. А когда я его позвала, он вызвал твой отряд.

– Как*

– Как-то придумал. Он, вообще-то, довольно шустрый тип. Только что с того?

Шильке глянул на Холмса, словно ожидая от того помощи. Но тот стоял молча. На его мертвом, собранном лице не дрогнула ни единая мышца.

– За что расстреляли Надю? – тихо спросил он.

– За то, что тот вел дневник. Что-то записывал. Мемуары или нечто подобное.

– Это какая-то чушь?

– Да нет, - жестом головы подтвердил Шильке. – В вермахте это абсолютно запрещено. Но за это ведь и не расстреливают.

– Но, может, в штрафной роте.

– Тоже нет. Могут конфисковать, наказать….

– Ладно, не будем об этом, - перебил его Холмс. – Откуда они знали, что у Нади имеется дневник?

– Понятия не имею. Как только мы сюда добрались, они сразу же его схватили и вытащили тетрадку из ранца. Майор просмотрел дневник, бросил в костер, а Надю отвели за угол и…

Холмс незаметно сжал губы. Какое-то время он молчал, затем взял Шильке под руку и оттянул в сторону.

– Что ты испытываешь?

– Бешенство.

– Плохо. Тебе нельзя действовать под влиянием эмоций, - спокойно объяснил Холмс.

– У нас только что убили единственного свидетеля.

Холмс вынул из кармана небольшое зеркальце и подсунул его под лицо Шильке.

– Что ты видишь? – сухо спросил он.

– Типа с рожей побитой собаки.

– Я не об этом. Нимб видишь*

– Не понял.

– Я спрашиваю: ты нимба у себя над головой не видишь? Если нет, то это знак того, что Надю воскресить ты не можешь.

Шильке сначала дернулся, потом сделал глубокий вздох. Потом еще один.

– Тебе нельзя действовать под влиянием эмоций, - повторил Холмс. – Помни, ты не можешь отомстить, ты не сильнее их, ты не такой хитроумный. Прими это к сведению.

Еще раз Шильке сделал глубокий вздох, отчаянно пытаясь успокоиться.

– Сделай так, чтобы этот гад совершил какую-нибудь ошибку.

– Каким образом?

– Придумай. Но помни, без каких-либо эмоций, - он замолчал на минуту, потом спросил: - Ну как? Погляди мне в глаза и ответь. Уже?

Был или Шильке уже спокоен? Он не имел ни малейшего понятия. Во всяком случае, он кивнул, оттер пот со лба, размазывая грязь по лицу. Ну, и что теперь? Разныться, позвать на помощь? Сказать, что те – их неприятели гораздо более быстрые, гениально организованные и вообще лучшие? Или же они побеждают своим интеллектом и холодным расчетом? Холмс неоднократно повторял: "Все вокруг – всего лишь театр. Так что будь хорошим актером, и этого будет достаточно".

– Приведи сюда мой отряд.

Холмс наморщил брови.