– Что мы делаем на борту Испанского Мэйна?

– Грабим, сэр. Мародерствуем и идем по ветру.
– Он громко рыгнул, а затем прикрыл рукой рот. Казалось странным, что он смутился.
– И пьем, сэр.

– Что вы грабите и где мародерствуете?
– спросил Джеймс, снова бросая взгляд на зеркало и поправляя шляпу на голове.

– Я, э, честно не знаю.
– Старки нахмурился, щеки пошли пятнами, но это было так незаметно, что никто, кроме мальчика, который знал его всю жизнь, и не заметил бы.
– Мне кажется, что мы планировали грабить или мародерствовать или что-то еще уже довольно давно. Но, чаще всего, мы в конечном итоге просто ждем.

Краем глаза Джеймс увидел, как Джукс начал смеяться, а Сми нервно переминался с ноги на ногу.

– Это нужно исправить, - сказал Джеймс, вздергивая подбородок.

– Да!
– сказал Старки, его глаза снова засветились, а морщины разгладились.

Команда позади него повторила грозовое «Да!».

После этого все дружно осушили кубки с вином. Пираты медленно разбрелись по палубе, будто ничего особенного этой ночью и не произошло. А, может, так оно и было. Возможно то, что Джеймс стоял в каюте капитана в костюме пирата, было самым естественным и обыденным событием с тех пор, как он попал в Нетландию.

Джеймс присел на свою кровать - и как он рад был, наконец, видеть кровать!
– и сбросил рваные башмаки. Он были похожи больше на сшитые вместе листья, чем на туфли, и грозили развалиться при каждом шаге. Юноша откинулся на кровать, наслаждаясь мягкостью перины.

До этого момента он и не осознавал, насколько вымотан. Азарт от адреналина проходила, оставляя мальчику - мужчине - лишь усталость. Эта усталость проникала вглубь до самых костей - та усталость, что приходит не от долгого бега, а от нескольких лет лишений и испытаний.

Джеймс снова дотронулся до лица, стараясь привыкнуть к странной щетине на лице. Над верхней губой, по углу нижней челюсти. Ещё сегодня утром этой щетины не было. Он уже в который раз за сегодня задался вопросом: насколько он стал старше с восхода солнца? Сложно сказать. Может, на год. Может, больше. Мальчик тяжело сглотнул от страха, нахлынувшего на него от осознания этой неопровержимой истины: он взрослеет. Принятие правды не успокоило его; напротив, лишь ужасало и угнетало. Там, в Англии, все вместе старились и приближались к смерти. Но здесь, в Нетландии, казалось, он мчался к смерти гораздо быстрее остальных, и было в этом что-то пугающее и жутко одинокое. Джеймс зажмурился.

Его пальцы наткнулись на болезненную, вздутую полосу на горле, и Джеймс снова распахнул глаза. Это был ровный порез - острое лезвие кинжала позаботилось об этом. Юноша сомневался, что порез воспалится - об этом позаботилась Тигровая Лилия. Но он чувствовал, насколько он глубок, и понимал, что останется шрам на всю жизнь. Снаружи и внутри, в душе, навсегда останется пятно, которое не смыть. Это был ещё один определяющий момент в его жизни, как и убийство пирата. Лицо Пэна, жаждущего его крови, отпечаталось в памяти, и никакие другие убийства не смогут это воспоминание стереть. Ибо каким-то образом в дальних уголках своей души, когда Питер пытался его убить, частичка Джеймса желала дать ему то, что тот хотел.

Он убрал пальцы от горла и повернулся на бок на мягкой кровати. В первые мгновения он обрадовался идее спать на мягком матрасе, но теперь Джеймс понял, что раз он не мог спать на такой постели с первого дня в этой убогой стране, то и теперь не сможет. Рядом не слышно звуков дикой природы, не обдувает холодный ветер. Наверно, придётся какое-то время привыкать к удобствам.

Но спустя какое-то время (если понятие «время» применимо к Нетландии) грубоватое пение пиратов убаюкало его, и Джеймс провалился в сон.

Джеймс проснулся не от шума листвы и не от криков Питера, приказывающего есть завтрак, которого не было. Он проснулся от нежного покачивания и плеска волн за бортом корабля. Этого корабля. Его корабля.

Он снова ощупал лицо и понял, что пока он спал, щетина превратилась в небольшую бородку. Джеймс поднялся с кровати и пошёл на поиски какого-нибудь лезвия. Он нашёл его в верхнем ящике стола вместе с кремом для бритья и помазком. Поблагодарив себя прежнего за такое детальное продумывание фантазии, он окунул кисть в пену и густо намазал лицо. Но стоило провести лезвием по щеки и подбородку, спускаясь на шею, как он глубоко порезался, и на коже выступила кровь. Юноша кинул взгляд на багровый, опухший рубец внизу шеи, его взгляд потемнел, и он принялся бриться аккуратнее.

Эта рана. Он старался на неё не смотреть. Воспоминания, которые она вызывала, были ужасными и слишком недавними. Джеймс подозревал, сколько бы времени не прошло, эта картинка не поблекнет. Поэтому он быстро натянул рубашку, сдёрнул с вешалки расшитый золотом красный капитанский пиджак. Затем надел и застегнул пуговицы до самого подбородка. Может теперь он и будет знать о шраме, но хоть не будет вспоминать о нём каждый раз, когда на него наткнётся взгляд.

Он снова подошёл к столу и отхлебнул из наполненного, как во сне, кубка. Было раннее утро, но кто его осудит из-за ранней выпивки? От первого глотка горьковатой жидкости Джеймс закашлялся, и на глазах выступили слёзы. Пришлось отставить бокал в сторону, пока кашель не пройдёт.