Забирая из ее рук пистолет для нового заряда и отворачиваясь к низкому столику, на котором разместилась деревянная шкатулка со всеми приспособлениями, цесаревич чуть помедлил; кажется, безумие своими накрывающими с головой волнами настигло и его, подталкивая на безобидную и, возможно, даже детскую авантюру.

========== Глава четвертая. Без слова, без жеста, без мыслей ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, апрель, 9.

Апрель помимо приближения Страстной седмицы и праздника Великой Пасхи для Двора знаменовался личными высокоторжественными событиями императорской фамилии, именуемыми «царскими днями» — днем рождения самого Государя Императора, а также Великого князя Владимира Александровича, которому в текущем году исполнялось семнадцать, и Великого князя Сергея Александровича, бывшего на десять лет младше, а также годовщиной бракосочетания Их Императорских Величеств, по случаю которой предполагался торжественный прием и бал. Но отнюдь не он заботил Катерину, вторые сутки пребывающую в крайней задумчивости: она желала поздравить государыню, чувствуя к той невероятную степень благодарности и признательности, однако никак не могла решить, каким должен быть подарок. После долгих терзаний, не укрывшихся даже от фрейлин, было решено посетить Гостиный двор, который отрекомендовала ей Мария Мещерская, не так давно получившая статус свитской фрейлины Ея Величества. Не сказать что бы девушки находились в приятельских отношениях, но отчего-то Катерина прониклась к ней теплом: возможно, виной тому было некоторое отчуждение, что проявляли фрейлины по отношению к Мещерской, возможно, ее очаровательная застенчивость. Вкупе с необычайно мелодичным голосом и великолепным произношением французской речи (как выяснилось позднее, маленькая Мария долгое время жила в Париже и Ницце) это составляло крайне прелестную картину, и потому неприязнь некоторых штатских барышень скорее всего объяснялась опасением увидеть в ней конкурентку. Проникшаяся сочувствием к новой фрейлине, предпочитающей уйти от ссоры, нежели противопоставить что-то обидчику, Катерина порой заводила с ней беседы, стараясь скрасить особо тоскливые и одинокие минуты. И когда возникла необходимость найти достойный подарок для государыни, пребывающая в растерянности Катерина отчего-то обратилась именно к Марии. Та охотно посоветовала заглянуть к Сабурову или Линде, где не так давно появились новые восхитительные флаконы духов.

Ночь прошла почти без сна: полчища мыслей — от безобидных, о предстоящем маленьком путешествии, до совершенно бессмысленных, о том таинственном недоброжелателе — не давали уснуть, и утром, стоило яркому апрельскому солнцу коснуться своими теплыми лучами накрахмаленной наволочки, Катерина поняла, что практически не сомкнула глаз. С трудом совладав со своим дурным настроением, она позволила служанкам затянуть на ней корсет и расправить верхние юбки визитного платья, а к моменту, когда последняя шпилька закрепила старательно подобранные косы, даже подобие улыбки появилось на лишенном привычной свежести лице. Прежде чем отправиться по определенному давеча маршруту, требовалось засвидетельствовать вместе с остальными фрейлинами свое почтение государыне, пробуждающейся в девять часов, еще раз отпроситься до обеда на прогулку (Мария Александровна редко меняла свои решения, и если дала согласие, обычно не забывала об этом, однако и без того часто покидающая дворец Катерина не желала вызвать немилость Ея Величества) и только после этого сменить платье, чтобы наведаться в Гостиный двор. Правда, с каждой минутой желание вновь ждать, пока будет закреплен кринолин, сменен корсаж и все юбки, становилось все слабее; возможно, нет ничего дурного в том, что она совершит выезд в город, оставшись в этом чудном бледно-голубом фай-де-франс — кто из прохожих знает, быть может, ей еще предстоит визит к высокопоставленной особе?

Отказавшись даже от завтрака (чай, разделенный с государыней, в счет не шел), пусть и желудок урчал от голода, когда носа касались чудесные ароматы свежей выпечки с корицей и фруктами, поданой в плетеных корзиночках, Катерина поблагодарила глубоким поклоном Императрицу, подтвердившую освобождение фрейлины до обеда, и выскользнула за дверь, намереваясь забрать бурнус, ридикюль и капор, оставленные в Белом зале, после чего как можно скорее оказаться вне дворцовых стен. Увы. Она успела пройти лишь короткий путь до Собственной лестницы, располагавшейся на половине Марии Александровны, как знакомый — и совершенно нежеланный сейчас — голос заставил замедлить шаг возле гипсовой статуи покойной Александры Федоровны. Понимая, что делать вид, будто она полностью погружена в свои мысли, глупо, Катерина обернулась и неглубоким книксеном поприветствовала подходящего к ней цесаревича. Его внимательный взгляд мельком прошелся по облаченной в закрытое платье фигурке, задержался на подхваченном в руках бархатном бурнусе*, почти полностью скрывшем маленький расшитый бусинами ридикюль, прежде чем с изогнутых в улыбке губ сорвался ожидаемый вопрос:

— Вы без сопровождения, Катрин?

— Это всего лишь короткий променад по Невскому до Гостиного двора, Ваше Высочество — не думаю, что стоит по такому поводу беспокоить все Третье Отделение.

Она старалась, чтобы ее голос звучал как можно более беззаботно и легко, но настроения Николая это не изменило; взгляд его оставался непреклонным.

— Не замечал за Вами излишней беспечности.

— Я всего лишь не вижу необходимости в излишней предосторожности.

Помедлив, цесаревич сделал еще несколько шагов к ней, уменьшая и без того незначительное расстояние; его раздумья были недолгими — решения всегда давались ему быстро.

— Не хотите жандармов — я отправлюсь с Вами.

Мысленным обреченным стоном встретив это заявление, Катерина не удержалась от ироничного комментария:

— Тогда мне точно придется просить милейшего Василия Андреевича выделить своих людей.

— Вы ставите под сомнение мою смелость? — возвращая ей шпильку, сощурился Николай.

— Как я могу, Ваше Высочество? — она округлила глаза в притворном ужасе и уже более серьезным тоном добавила. — Я ставлю под сомнение разум тех, кто имеет наглость совершать покушения на лиц царской фамилии. Я ценю Ваше беспокойство за мою жизнь, — голос против ее воли потеплел, но намерения остались тверды, — однако прошу Вас не совершать необдуманных поступков.

— Оставить эту честь Вам? Не желаю даже слышать об этом: я сию же минуту возьму плащ и отправлюсь с Вами.

В который раз недобрым словом поминая фамильное упрямство цесаревича, Катерина спешно — даже слишком, чтобы это было искренне — пообещалась ждать здесь же, у статуи: только так можно было завершить эту начавшую приближаться к тупику беседу. Дождавшись, когда стремительно удаляющаяся фигура скроется из виду, она бросилась вниз по лестнице, стараясь, чтобы каблучки мягких туфель звучали как можно тише.

За ее нежеланием иметь высочайшее сопровождение крылась еще одна не озвученная причина: слухи. Бесконечные, утомившие ее слухи, коими дворец полнился с пугающей быстротой. Даже то, что в них от правды осталась самая малость, а все остальное являлось лишь плодом восхитительно богатого воображения фрейлин и прочих штатских, не давало успокоения: Катерине осточертело ощущать кожей, как в каждом алькове, за каждыми дверьми обсуждают ее дружбу — возведенную в ранг интрижки — с Наследником престола. Безусловно, она преувеличивала, и пока эти разговоры велись лишь на фрейлинском этаже и порой на половине государыни, но не за горами час, когда весь Зимний переполнится единственной волнующей его новостью, гадая, как долго еще продлится увлечение цесаревича. Порой Катерина искренне и сильно проклинала длинные языки высшего света, не находящего ничего столь же занимательным, как разбор чужого грязного белья и сочинение историй одна другой невероятнее.

Даже не заботясь о том, чтобы тяжелая входная дверь не придавила пышную юбку, она торопливо выскользнула на крыльцо Собственного подъезда и, оглядевшись, бросилась к пролетке, которую только что покинул какой-то господин в гражданском. Сбивчиво пояснив извозчику, что ей нельзя медлить, Катерина вспорхнула на жесткое сиденье и еще раз повторила точный адрес. Конечно, быстрее было бы на тройке, да некогда ей выбирать экипаж — не личную же карету Его Высочества брать.

Оглянувшись на медленно удаляющееся монументальное сооружение дворца, она потуже затянула атласные мантоньерки. Лишь бы успеть отъехать.