Стоило только остаться наедине с собой, как все оживало перед глазами, будто случилось мгновением ранее: даже руки все еще помнили то родное тепло и острые грани изумруда в помолвочном кольце.

Оказалось, он уснул, сжимая её тонкие пальцы в своих. Лишь на несколько минут – быть может, на четверть часа, – но провалился в непроглядную тьму, совсем не зная, что происходит вокруг. А когда разомкнул глаза, не сразу понимая, почему так темно, и где он находится, заметил справа силуэт, едва обрисованный тусклым светом, пробивающимся через дверной проем и узкое окно.

Она ему не померещилась.

Она вправду была здесь, оставшись по его эгоистичной просьбе. Недвижимо сидела все так же на краю постели, не расплетая их пальцев, и смотрела куда-то перед собой: он мог видеть её мягкий профиль с невысоким лбом, прямым носом и едва шевелящимися губами. Правая рука её лежала на груди, что-то сжимая – по всей видимости, крест.

Молилась. Мысль обожгла цесаревича что недавняя боль.

Беззвучно, но горячо – рваные тяжелые вдохи и выдохи говорили о том, что на сердце у нее неспокойно. Очень хотелось верить, что не он тому виной.

– Вы решили до утра просидеть так? – шепотом (знал – она услышит) осведомился, стараясь, чтобы вопрос звучал с привычным весельем.

Катерина вздрогнула, словно не думала, что он может проснуться. Обернулась, хоть и в этом особого смысла не было: мрак, царивший в спальне, едва ли позволял что-то разглядеть в лице.

– Вы не спали?

– Не знаю, – честно отозвался цесаревич уже чуть громче. – Кажется, словно провалился в черную дыру, упустив какой-то отрезок времени, и снова вынырнул.

По движению её головы, как-то неодобрительно качнувшейся, он понял, что Катерину его ответ не порадовал.

– Прошло уже около двух часов. Я надеялась, Вам удалось расслабиться.

Увы, то, что он описывал, на спокойный сон не походило.

Хотя его сейчас волновало отнюдь не это.

– И все эти два часа Вы даже не отпустили моей руки? – теперь и в его тоне слышался укор: как бы плох он ни был, но утомленная дама, проводящая ночь без сна, точно не делала ему чести.

– Вы просили остаться.

– А Вы решили сегодня исполнять все мои просьбы? – с призрачной усмешкой уточнил Николай, пытаясь хоть как-то определять изменения её эмоций, если уж тьма не позволяла этого сделать простым изучением взгляда. Однако Катерина, похоже, не хуже него научилась держать маску невозмутимости: поза её осталась неизменной, вплоть до слабого наклона головы к левому плечу.

– Это было исключение. Вам лучше?

– Определенно, – даже не стал раздумывать над ответом Николай, радуясь, что и его истинных эмоций сейчас не распознать: спина действительно не отзывалась болью, но едва ли это надолго. – Вам бы о себе стоило подумать. Отсутствие сна еще никому на пользу не шло, особенно барышням.

– Не тревожьтесь за меня, Ваше Высочество.

Нахмурившись в ответ на это, цесаревич сделал попытку приподняться, опираясь о продавливающуюся перину свободной рукой – отпускать ладонь Катерины он не желал. Удачно, хоть и поясница не замедлила напомнить о себе.

– Меня уже не удивляет Ваше упрямство, Катрин, однако сейчас Вам его лучше оставить. Мне бы стоило проявить благородство и оставить Вам постель, удалившись на кушетку. Но беда в том, что кушеток здесь нет, а три часа в кресле, боюсь, окажутся для меня смертельными.

Усмешку на последних словах скрывать даже не пытался: знал, что и Катерина ему не позволит такой сон, и сам он при всем желании не обращения внимания на приступы счесть их простым недомоганием не мог.

Продолжая вглядываться в едва читающиеся черты её лица, Николай с той же усмешкой закончил:

– Потому могу только предложить разделить эту постель.

– Звучит крайне двусмысленно, – голос её, в котором сквозила ирония, повеселел, и цесаревич мог представить себе, как расходятся от уголков глаз тонкие лучики, когда она улыбается.

– Не более двусмысленно, чем Ваш ночной тайный визит.

– Ошибаетесь – визит был вечерним. Но, к моему глубочайшему сожалению, Вас застать мне не удалось.

– И судя по тому, что Вы решились на долгое ожидание, Вас привело сюда что-то серьезное. Или же Вы столь сильно тосковали в разлуке?

– Вы себе и представить не можете, как, – выделив голосом последнее слово, заверила его Катерина, склоняясь ближе: стало чуть легче рассматривать её усталое лицо. И тут же отвернулась, резко вставая с постели и одновременно с этим расплетая их пальцы – цесаревич даже не успел воспрепятствовать этому.