Внизу, возле ворот, ее уже ждали. Но не один лишь заказанный экипаж, о котором с Ее Величеством договаривалась Катерина: рядом, вытянувшись, словно на смотре, и заложив за спину руки, стоял граф Шувалов. Недоверчиво отступив шаг назад, всматриваясь в знакомую фигуру, княжна, забывая о приличиях, привитых ей гувернанткой в институте, сорвалась на бег, чтобы через несколько гулких ударов сердца сомкнуть ладони за спиной у жениха и ощутить крепкие объятия в ответ.

– Дмитрий! Как ты тут? – все еще не веря в его возвращение, Катерина коснулась ладонью его щеки, впрочем, тут же перекладывая руку ему на грудь: этот жест оказался слишком откровенным для нее, хотя, чуть смущенная, она не отвела глаз и продолжала в упор смотреть на жениха, счастливо улыбаясь. Они не виделись более месяца, и, оказалось, что разлука – мучительна. Нельзя сказать, что Катерина излишне в чем-то на него полагалась, или тяготилась одиночеством, но до недавних пор Дмитрий всегда был рядом, настолько, что в любой момент она могла свидеться с ним, поведать обо всем, что тревожит, или, напротив, о том, что наполнило сердце радостью. Одни лишь разговоры между ними имели немалую важность для ее души. И когда вдруг он исчез по распоряжению Императора, и разве что пару раз отослал ей весточку, дабы она не волновалась излишне, стало как-то пусто и тоскливо. А еще ее мучила неизвестность.

– Его Императорское Величество приказали прибыть с докладом, - он улыбался, радуясь встрече не меньше своей невесты, но в этой улыбке крылось что-то страшное. Что-то, из-за чего Катерина чувствовала – не к добру это возвращение. Впрочем, мрачные мысли она упорно старалась сейчас от себя отгонять.

– С тем делом еще не покончено?

– Увы, - граф Шувалов качнул головой, все так же не отпуская княжну. – А ты, как всегда, забываешь о правилах?

Прекрасно зная, о чем говорит жених, Катерина отвела глаза: да, молодой барышне не пристало выходить без сопровождения, даже если она замужем. Но что такого страшного в поездке до родного имения? У выхода из Дворца везде стража, дорога до Карабихи изучена настолько, что опасаться разбойных нападений просто смешно, а в усадьбе нет никого, кто мог бы причинить ей вред. Хотя, конечно, зерно истины в этом всем было, но его княжна предпочитала не замечать и уповать на отводящую беду руку Богородицы.

С укором покачав головой в ответ на молчание невесты, где ясно читалось ее отношение к некоторым правилам, вследствие которых барышни выглядели во всех смыслах инфантильно, Дмитрий отстранился, вызвав тем самым полный непонимания взгляд. Спустя секунды в нем промелькнула тоска человека, готового к новой разлуке.

– Я не могу отпустить свою невесту одну, - непреклонным тоном оповестил он ее, а Катерина нахмурилась: Дмитрий никогда не оспаривал ее решений, неужели близость венчания давала о себе знать? – Поэтому я буду сопровождать тебя в поездке до имения.

– Как ты узнал, что я направляюсь в Карабиху?

– Болтливость моей сестры порадовала бы жандармов Третьего Отделения, - с усмешкой «сдал» он Эллен, а княжна в который раз не знала, благодарить подругу или же сделать ей выговор. Приняв поданную ей руку, она поднялась в карету и дождалась, когда жених последует за ней. Плотно захлопнулась дверца, и экипаж, покачнувшись, начал свое движение.

Дорога до родовой усадьбы Голицыных прошла в почти ничего не значащих беседах, где темы плавно перетекали одна в другую. Единственное, чего избегал Дмитрий – рассказов о государственном поручении и происходящих в Тобольской губернии беспорядках, каждый раз меняя мысль так, чтобы переключить внимание невесты на что-то иное. Катерина принимала это, но самой себе делала пометку: окольными путями допытаться самостоятельно. Она не любила, когда что-то утаивается. То же касалось загадок, собравшихся после смерти папеньки, и не желающих разгадываться: дядюшка молчал, говоря о том, что еще не время, а сама княжна пока лишь собирала детальки одну за другой, но цельная картина складываться не желала. Посетовав на скопление скелетов в шкафу их рода, Катерина достала из юбок прихваченное с собой письмо и протянула его жениху. Надежда на то, что Дмитрий сумеет что-то прояснить, почти не дышала, но попробовать стоило. Правда, взяла заветный лист с собой она по другой причине: быть может, удалось бы найти еще что-то, связанное с этими вещами, и по почерку, сравнив его, смогла бы установить личность автора.

Граф Шувалов, приняв сложенную втрое бумагу, развернул ее и цепким взглядом вчитался в столь аккуратные цепочки слов, что складывалось впечатление, будто писавший десятилетиями оттачивал искусство каллиграфии. Хотя, возможно, так оно и было.

«Родная моя,

не передать словами моих чувств, когда мне доложили о твоем отъезде и передали твое письмо. Отчего ты сама не сказалась мне? Боялась, что вознамерюсь остановить тебя? Но тебе же известно, что я никогда бы не пошел против твоей воли.

Помнишь, когда-то давно тебе пришлось уехать по просьбе твоей матушки? Мы не виделись три дня, а мне чудилось, что промелькнули годы. Но тогда я и представить не мог, что нам предстоит более долгая разлука. Не думал, что так мучительно – не иметь возможности прикоснуться к тебе, обнять, услышать твой смех, посмотреть в твои глаза. Если бы не… Впрочем, бессмысленно представлять, как бы сложилось все, будь мы в иных обстоятельствах.

Я буду жить мыслями о нашей встрече. Когда бы ей ни было суждено статься.

М.»

Среди всех писем, написанных таинственным «М», это было самым длинным, хоть и, также, не вносило ровным счетом никакой ясности. Вновь нет имен, вновь нет дат, вновь нет опознавательных знаков. Даже то, что сложено оно было на русском языке, не давало прав утверждать, что автором являлся не аристократ какой-нибудь: уж очень слог был искусен – крепостным такой неведом.

– Ни на одном конверте не было имени того, кому адресовались строки? – после старательного изучения бумаги осведомился Дмитрий. Его спутница качнула головой.

– Возможно, ей передавал лично поверенный человек. Что странно – ее ответных писем я так и не обнаружила. Правда, прочесть успела далеко не все.

Увы, в дворцовых стенах остаться наедине с собой более чем на пару минут невозможно, а посвящать в то, в чем сама еще совершенно не разобралась, кого бы то ни было, Катерина не желала. Достаточно причастности к этой загадке Дмитрия.

– Возможно, они хранятся у него.

– Если она вообще на них отвечала.

Предположение не было лишено смысла: каждое письмо таинственного «М» переполнялось отчаянием, даже если это было всего несколько строк. Казалось, словно переписка односторонняя, однако что-то не давало ему прервать все, и новые строки выходили из-под пера даже несмотря на отсутствие ответов барышни. Или же это все придумало лишь живое воображение Катерины, даже не заметившей, как загадка посланий из прошлого захватила ее всерьез. Дознаться до личностей обеих сторон этого «диалога», понять, что их связывало, и отчего такой тоской сквозило от каждой буквы, стало отчего-то очень важно. Хотя, возможно, она просто убегала от реальности, которая давила со всех сторон, и готова была забыться в любой, даже самой незначительной, мысли, где на самом деле не существовало никакой тайны.