– Я, конечно, не откажусь и от экскурсии по усадьбе, но сейчас мне бы хотелось насладиться верховой ездой. Вы упоминали, что Ваш брат учил Вас держаться в седле?

Такое занятие, пожалуй, мало подходило утонченной и хрупкой барышне, но князь Петр всячески потворствовал интересу сестры к не девичьим увлечениям, и потому Катерина даже на свой шестнадцатый день рождения получила в подарок от брата его любимого скакуна, а в восемнадцать даже приняла участие в охоте. Правда, не сказать, что бы оная прошла удачно: сравниться с мужчинами в сём для нее было сложно, однако удовольствия охота принесла немало. Маменька только укоряла, что не пристало барышне в мужском костюме да на лошади скакать, на что тут же получила ответ — все императрицы Российские в охоте участие принимали, разве что Анна Иоанновна предпочитала ей стрельбу из дворцовых окон. У княгини возражений не находилось, но попыток урезонить дочь она не оставляла, а потому верховые прогулки и, тем паче, охота, происходили в величайшей секретности, когда маменька отбывала из поместья.

– Здесь и лошадей-то не осталось.

Убедившись в том, что на елку было вывешено все, что когда-то убрали в коробку после Рождества, княжна оглядела невысокое деревце, уже увенчанное звездой и готовое предстать перед не ожидающими такого чуда детьми.

– А может, Вы просто боитесь конных прогулок? – поддел её Николай, наблюдая за ожидаемой реакцией со стороны спутницы: Катерина вспыхнула и медленно, с расстановкой произнесла:

– Я обгоню Вас, Николай Александрович, даже если поеду с завязанными глазами.

– Вы так уверены в себе? Готовы на дружеский спор?

– Что предлагаете поставить на кон? – в зеленых глазах уже вовсю разгорелся азарт, убеждая в правильности выбранной тактики.

– Желание.

Встретившиеся руки скрепили рукопожатием договоренность. Решить, где взять коней, было вопросом несложным, как только прогулка приобрела новое значение: стоящая у крыльца карета, запряжённая шестеркой лошадей, сама наталкивала на крамольные мысли. Поддавшаяся на провокацию княжна, застегивающая крючки редингота, уже была готова зайти сколь угодно далеко, и первой двинулась в сторону экипажа, тем самым отвечая на вопрос своего спутника. Распрячь коней оказалось делом хлопотным, если учесть, что никому из них ранее этого осуществлять не приходилось. Тем более – в условиях постоянного опасения, что кучер вернется раньше времени. Но на сей раз, похоже, им повезло, и Катерина вознесла хвалу всем трактирам за время, которое в них могли проводить некоторые мужики. Выводя скакунов за пределы усадьбы, спорщики обменивались заговорщицкими улыбками, которые непременно переросли бы в смех, если бы не необходимость срочно сбежать с “места преступления”, а забираться в седло, сотрясаясь от хохота, было бы крайне проблематично. И если цесаревич сумел бы справиться с этой задачей, то княжне изрядно мешали юбки, и следовало полностью сосредоточиться, чтобы не упасть в грязь лицом. И в снег тоже.

Гнедая лошадь чутко слушалась всех указаний наездницы, и паника, довлевшая над Катериной первые минуты, понемногу растворялась, уступая место азарту, что захватывал с головой ее всякий раз, стоило лишь оказаться в седле. Выбранный маршрут не предполагал особых препятствий, если во внимание не брать снежные сугробы: от ворот, ведущих в поместье, дорога проходила через редкий лесок, а затем слева ограждалась чистым полем, за которым расположилась сама деревенька, чьи жители принадлежали Голицыным. В паре верст от нее протекала речка, сейчас затянутая тонкой корочкой льда. Именно её выбрали финишной точкой, по которой было решено определить победителя. Лошади шли наравне, раскрасневшаяся Катерина, уже ничуть не заботящаяся о своей прическе, из которой выбились передние пряди и теперь хлестали по лицу, подгоняла скакуна, видя впереди заветную серебрящуюся ленту реки. Николай, с не меньшим запалом следящий за скачкой, позволил княжне сравняться с ним, чуть сдерживая жеребца и вновь позволяя тому сорваться в галоп. Дух захватывало от одной мысли о такой скорости, и холодели руки, сжимающие поводья. Но вид блеснувшей финишной точки, словно в насмешку бликующей, уничтожил все преграды. Напряженное тело само склонилось ниже к гриве, а сердце отсчитывало удары до смены галопа на карьер.

Вороной скакун, пришпоренный всадником, вырвался вперед и тут же встал на дыбы в считанных шагах от берега, повинуясь хозяину, что мгновенно обернулся с искренней, счастливой улыбкой победителя. И она яркой вспышкой врезалась в сознание княжны, потому как в следующий миг сменилась гримасой боли, не взятой вовремя под контроль. А потом время растянулось в бесконечную полосу: опустившиеся на землю передние копыта коня, покачнувшаяся фигура Наследника престола, неестественно согнувшегося и тяжело рухнувшего в снег, цепляясь ногами за стремена. Счастье, что скакун не рванул вперед, иначе бы непременно потянул за собой упавшего всадника, и вряд ли даже снег смягчил бы удары.

– Ваше Высочество! – вскрикнувшая в ужасе Катерина резко натянула поводья, заставляя лошадь остановиться, и, путаясь в юбках, спрыгнула в снег, ничуть не заботясь о том, что может ушибиться. Да что её неловкие движения и ссадины стоят, когда Николай, согнувшийся от боли, не двигался, и внутри княжны все разрывалось, оставляя зияющие пустоты. Страх, захвативший её, был разве что сродни появившемуся в момент новости об аресте папеньки. Пронизанный мыслью о жизни близкого человека. И виной. За то, что не уберегла. За то, что потворствовала странному желанию.

Падая на колени в сугроб, совсем не думая о том, что плотная ткань платья скоро намокнет, да и в сапожки забьется снег, Катерина, отринув этикет, вцепилась в цесаревича, силясь помочь ему. Но что могла хрупкая барышня, ежели и врачи-то едва ли облегчили его участь в моменты приступов?

– Простите, простите меня, Ваше Высочество, – сбивчивые извинения дрожащим голосом повторялись друг за другом. Она будто бы не замечала, что именно твердит, и чувствовала лишь всепоглощающий страх. С желанием перечеркнуть весь сегодняшний день, вернуться в утро и отказать Его Высочеству в его просьбе. Или хотя бы не соглашаться на этот безумный спор.

– Катрин, это мне… стоит просить прощения, – Николай едва ли мог без прерываний произнести короткую фразу: боль, исказившая лицо, была столь сильна, что сбивала дыхание и отнимала голос. И всё же, желая хоть как-то успокоить свою спутницу, по чьим щекам уже текли горячие слезы, он постарался выпрямиться. Спина, пронзенная тысячами тонких шпаг, едва ли намеревалась его слушать. Но пугать еще сильнее княжну, чье лицо уже было белее усыпавшего все снега, он не имел права: она и без того по его, и только по его, вине сейчас напоминала государыню, впервые узнавшую о приступах сына. Только с волнением матери ничего не поделаешь – слишком сильна их связь; а лицезреть столь сильную тревогу со стороны девушки, чью роль в своей жизни он до сих пор не определил, было… неправильно.