А Катерине как-то не к месту подумалось, что она вновь нарушает правила, прибыв без сопровождения, с одной лишь подругой: незамужние девицы балы посещали обычно с родителями или опекунами. Дмитрий бы обязательно отчитал её.

Впрочем, эти мысли испарись бесследно, стоило лишь сделать шаг в залитый светом зал, где уже собрались почти все гости. Воздух заполнился цветочными и восточными ароматами, взгляд порой утрачивал ясность от бликов на каменьях, что не жалели дамы, а смущение то и дело приходилось скрывать за легким поворотом головы, оттого что то один, то другой кавалер норовил уделить ей внимание. К счастью, не только ей, но Эллен почти сразу же упорхнула, тихо извинившись и пожелав весело провести время. Несмотря на маску, Катерина чувствовала себя немного неуютно: всё равно казалось, что все знают, кто она, и уже завтра все будут за спиной осуждать за появление без сопровождения. И не имеет значения то, что вряд ли она здесь сама кого узнает – привитые правила и нормы не так-то просто отринуть полностью. Она вполне могла не представляться никому, оставаясь в статусе инкогнито, но не знала, будет ли это разумно. В маскарад окунались, забывая о своих титулах и чинах, отринув все запреты, но впервые нырнуть в этот затягивающий омут было боязно, до подкашивающихся ног. С маменькой и сестрами Катерине не приходилось бывать на костюмированных балах – княгиня полагала, что негоже дочерям посещать такие вечера, где слишком уж много дозволения, а ослушаться маменьку никто из девочек и помыслить не мог.

Вдыхая этот воздух, казалось, даже отличный от того, что заполнял бальные залы обычно, скользя взглядом по чужим маскам – удерживаемым в руках или же самостоятельно крепящимся, делая медленные неловкие шаги, она едва удерживалась от того, чтобы не выразить шумным вздохом свое удивление и очарование этим действом. Странной атмосферой таинственности и раздолья, существования вне времени: ведь уже утром никто и не вспомнит о своих действиях, что бы ни произошло. Все признания и пылкие слова останутся в минувшем вечере, все излишне долгие взгляды или непозволительно интимные прикосновения забудутся, словно бы и не было их. Маскарады прощали все: измены и дуэли, громкий смех и пустые обещания. Маскарады раскрепощали и отменяли условности, но лишь на несколько часов. И когда забрезжит рассвет, возвещая наступление нового дня, маски сменятся – фальшивыми эмоциями и чувствами, навязанными правилами и условностями.

Возможно, маскарады – единственное, где есть место искренности.

Голова кружилась, и чтобы вернуть себе уверенность, пришлось пройтись вдоль зала, приветливо улыбаясь тем, кто здоровался с ней. На половине этого бесцельного пути перед княжной словно бы из-под земли вырос неизвестный офицер в черной маске. Испугавшаяся было того, что её узнали, Катерина замерла, но тут же взяла себя в руки — молодой человек не был похож ни на кого из её круга: эти залихватски подкрученные усики и старательно напомаженные темные волосы она бы сразу распознала. И голос, пожалуй, тоже.

– Позвольте, сударыня, – он опустил представление, не обязательное на маскараде, коротко поклонившись, – иметь честь пригласить Вас на менуэт?

Несмотря на то, что он редко исполнялся на балах в последние десятилетия, похоже, в этот вечер княгиня Юсупова решилась во всем поддержать утонченный французский дух галантного столетия.

– Почту за честь, – понимая, что отказывать было бы верхом неприличия – не для отдыха у стены она сюда прибыла, княжна приняла протянутую руку, другой придерживая газовый шарфик на своих плечах. Мазурка окончилась минутой назад, и до объявления следующего танца оставались считанные секунды: шансов на раздумья не оставалось, и стоило или принять правила вечера, или покинуть его. Выбор был сделан еще в момент, когда маска прикрыла девичье лицо.

Оркестр заиграл Генделя, и выстроившиеся рядами пары после взаимных поклонов начали схождение. Мелкими шагами обегая своего кавалера, вставшего на правое колено, княжна старалась придать своим па как можно больше легкости и флирта, так и сквозивших в переливчатых звуках клавесина. Положив руку на плечо незнакомому офицеру и смотря ему в глаза, желала как можно скорее забыться в музыке, и на доли секунды ей это удавалось, но потом вновь разум возвращался в залитую огнями залу, и странная грусть напоминала о себе.

– Улыбнитесь, mademoiselle, – полушепотом посоветовал молодой человек в серебристой полумаске, с которым Катерина кружила несколько тактов, когда пары сменились в духе les troquers. Вопреки сказанному, она едва заметно нахмурилась, что вызвало лишь легкую усмешку у её кавалера. А после они вновь разошлись, чтобы вернуться к своим партнерам.

– На балу не принято грустить, – новая “встреча” не заставила себя ждать: повторная смена опять свела их, и здесь княжна уже не сумела смолчать, выставляя аккуратно ножку.

– Но лучше ль искренней грусти фальшивая улыбка?

Руки осторожно сплелись перед её лицом, собеседник чуть склонил голову вбок, когда расстояние между ними уменьшилось.

– Плох тот кавалер, что не способен вызвать у своей дамы улыбки искренней.

– Вы сами вынесли себе приговор, – отразила колкость в адрес офицера в черной маске княжна.

Короткий кивок стал прощанием – пары вновь воссоединились в изначальных составах, чтобы завершить танец. А княжна, едва прислонившись плечом к плотному сукну офицерского мундира поняла, что что-то изменилось. Слишком уж явственно ощущался рельеф ткани и холод блестящих пуговиц. Украдкой бросив взгляд за спину, Катерина постаралась ничем не выдать своего расстройства: любимый газовый шарфик, подаренный маменькой на шестнадцатый день ангела безвозвратно исчез. Похоже, соскользнул во время танца, а она, увлеченная своими метаниями, этого и не заметила.

Отблагодарив офицера за менуэт и позволив ему сопроводить её к свободным стульям, чтобы перевести дух, Катерина неопределенно пожала плечами в ответ на вопрос о том, не желает ли она каких сладостей или фруктов. Появившийся так же быстро, как и исчезнувший, её кавалер предложил тарелочку с воздушными безе. Отказывать молодому человеку не хотелось, и пирожное пришлось принять, хотя к сладкому княжна совершенно не тяготела. Стоически выдержав беседу о поэзии Некрасова, творчество которого, увы, оставляло её равнодушной, в пику стихам трагически погибшего Лермонтова, Катерина, сославшись на духоту, оставила и тарелочку с безе, и наскучившего ей офицера.