— Какой там замуж! — мотнула головой девушка, засмеявшись неожиданно легкомысленно. — Вы мне тут глупостей не рассказывайте, до замужества мне еще девовать да девовать... да, к тому же, пару поди сыщи.

— Скажу накрывать. Садитесь, скоро будет обед, — Осоня метнулась в кухню.

— За голодранца она сама не хочет, — сказал Ворох, усаживаясь. — А их на мой скарб хоть отбавляй, так и летят, как пчелы на мед. Любой бедняк будто считает своим долгом посвататься, сколько тыкв на отказы уходит...

— Скарб, говоришь... Хе-хе, ты о грошах или о дочке? — Стольник услужливо отодвинул стул Меланье, сел сам, по правую руку от крестницы.

— Э-э...

Девушка снова рассмеялась.

— Поймали, поймали вы батюшку на слове!.. Ладно уж, понятно — о деньгах. Хотя вот я тоже за скарб сгожусь, скажите ведь, крестный? — И лукавая показушно затрепетала ресницами, улыбаясь.

— Еще бы! За такой, что я бы сам за семью замками спрятал, — погладив ее по голове, согласился писарь. — Я тебе и матери гостинцев привез... Ворох меня прямо на ярмарке поймал... Вышел, называется, на товары в свободную колодежку** поглядеть, и на тебе. — Говоря это, Стольник полез за ворот алого бархатного жупана, вытащил два узелка и положил на середину стола большую ореховую ватрушку, предупредив Ивася, что получит он ее только после обеда. Развязав узелки, крестный подал Меланье шелковый платок, шитый серебром. Для Осони Стольник купил такой же, только с золотым шитьем, а для матери ее — дорогой чепец. Бытовал такой обычай — не являться в дом без гостинца которой-либо из женщин. Впервые бывший в гостях приносил дары каждой, бывалый не раз — мог и всем, но чаще всего случалось, что мужи одаривали хозяйку, а юноши — молодую дочь, возможную невесту. Впрочем, не будь сего обычая, Стольник все равно не приехал бы к куму с пустыми руками.

Поблагодарив, девушка восхищенно залюбовалась игрой серебряных нитей. Иваська то и дело кидал лакомые взгляды на ватрушку, которая занимала все его внимание.

Только кумовья завели разговор о делах, хлопнула сенная дверь. В облаке морозного пара за порог шагнул ехавший вслед за санями молодец. На вид ему нельзя было дать больше двадцати лет.

— Х-ху, ох и мороз же, ох и лютый, ох и проклятый! — сказал вошедший и обвел переднюю взглядом. Медленно стянул соболью шапку с темных кудрей, поклонился сидевшей за столом Меланье. Девушка поднялась.

Одновременно с тем из кухни вышли несущая поднос служанка, Осоня и пожилая чета: седой, как лунь, но крепенький и высокий дед Картош, да полная старушка, Шоршина, — родители Осони, доживавшие век на зятевой печи.

— Мой племянник, Васель, — представил Стольник.

— Пан Васель был с кумом на ярмарке, я не мог не закликать его к нам, — добавил Ворох.

Обменявшись приветствиями, все сели, найманка, расставив блюда, снова удалилась, а невесть с чего растерявшаяся Меланья так и продолжала стоять. Она не в силах была отвести взгляд от также застывшего, будто оглушенного, молодца. Заметив, что происходит, кум залихватски подмигнул Вороху да подкрутил ус. Ухмыляющийся Ворох кивнул, переводя взгляд с дочки на Васеля и обратно.

Молодой человек имел волевой подбородок, тонкие губы с не шибко густыми, зато бархатистыми усиками поверх, и нос с горбинкой. Глаза под прямыми бровями обычно смотрели без всякой боязни, с некоторой наглостью, а теперь — изумленно и, пожалуй, даже смущенно. Одевался Васель по-городскому, не чета деревенским парням в кожухах и свитках — одни только высокие сапоги выдавали в нем горожанина, причем небедного, что уж о полушубке на соболях говорить.

— К вашим услугам, панна, — словно во сне, он подошел к Меланье и взял ее руку для поцелуя, но девушка, очнувшись, нахмурилась и выдернула ладонь из его пальцев. Деревенская, она не привыкла к таким приветствиям.

— Меланья, будем знакомы. — Девушка блеснула карими глазами, показавшимися Васелю похожими на рысьи, и торопливо заняла свое место рядом с крестным.

"Ага, к ней не так-то просто и подступиться. Норовистая, яко дикая кобыла", — подумал Стольник, а вслух сказал племяннику лукаво:

— А что, Васель, не по рыбаку рыбка, а? Не по волчьим зубам овечка?

— Что вы толкуете, дядя? Какие рыбки, какие овечки?.. Не помешались ли вы, случаем, на этом морозе? — понемногу приходя в себя, пробормотал сконфуженный Васель.

— Да уж лучше от мороза на дворе помешаться, чем от мороза девичьего исстрадаться... — ухмыльнулся Стольник.

— Что-то такое вы городите, дядя... Лучше б про гостинцы напомнили. Ото если б не вспомнил сам, то так в город и повез бы, не отдавши. — Васель запоздало снял полушубок, извлек из внутреннего кармана сверток. Осоне и бабке достались расписные гребни. По подначке хорошо знающего женские пристрастия Стольника, нарочно сказавшего Васелю, что паненка любит украшения, но не шибко ими балована, Меланье со словами "а это, панна, вам" был протянут серебряный перстень-цветок с яхонтом. Гостинец упал из ладони в ладонь, взблеснув алым, точно искра. Меланья тут же сжала кулачок и опустила глаза. Незнамо почему она стеснялась теперь даже взглянуть на молодого гостя, хотя с деревенскими обычно была смелой и часто острила.

Наполнив чары, выпили за долгожданный приезд Стольника. Меланья только смочила губы в наливке — ей в горло ничего не шло под горячим взглядом сидящего напротив Васеля.

Стольник по обыкновению начал рассказывать про князя и то, каковы порядки в недалекой от Яструмов столице, Горграде.

— Так вот, значит, бардак там. Оно вроде как все хорошо, да только внешне, на виду. Как заснеженное поле брани: поверху посмотришь — чистый снег, а копнешь — мертвечина.

— Отчего же тама этот... бардак? — мягко спросила бабка Шоршина.