— Дорогу преграждает упавшее дерево, сейчас его уберут, — ответил кучер.

— Ой...

Внезапно дохнувший ветер сорвал с шеи кружевной шарф, и он, трепеща краями, точно крылами, упорхнул прочь от кареты и распластался на груди курившего поодаль пана Зоека. Тот поискал глазами хозяйку вещицы, встретился взглядом с Меланьей и, усмехнувшись, пришпорил длинногривую лошадку соловой масти.

Однако тут показавшийся из-за запряженного четвериком рыдвана Гощиц остановил его и стал, по-видимому, убеждать в какой-то истине, жестикулируя свободной рукой. Зоек косо глянул на наглеца, высвободил локоть и как ни в чем ни бывало подъехал к Меланье, приветливо улыбаясь.

— Ваше ли, панна?

— Спасибо, — принимая шарф из его рук, устало кивнула Меланья. Она успела усомниться, имело ль под собой реальную почву разочарование в Зоеке, проистекшее из сделанных по одному поступку и, возможно, излишне поспешных потому выводов.

— В чем, если не секрет, убеждал вас пан Гощиц?

Улыбка стала шире.

— Что сия вещь принадлежит ему, и я как доброжелатель просто обязан отдать ее "своему брату".

— Ужель вы пребываете в столь близком родстве? — искривила бровь женщина.

— Почему-то доселе я не имел даже подозрения на этот счет.

Остановившийся невдалеке Гощиц ревниво закусил ус и раздувал ноздри, как дикий скакун. Меланья вдруг подумалось, что неплохо было б отомстить ему, досадить, как досаждал он, не давая проходу.

— Скажите, — Меланья испытующе вгляделась в лицо собеседника, чуть вперед подавшись, — как вы думаете, почему пан Гощиц столь странно повел себя?

— Верно, сам хотел вернуть вам шарф, — пожал плечами Зоек.

Вдова хитро прищурилась, слегка склонила голову к плечу, не переставая улыбаться.

— Почему?

— Право слово, вы как дитя малое — почему да почему? Сами наверняка знаете, а?

— Вот и не знаю.

Ежка закашлялась, не веря своим ушам — ее Меланье да захотелось пококетничать! Сдерживая усмешку, Стольник похлопал панну по спине и начал тихо разузнавать, чем возбудим кашель — сквозняком ли, холодным вином иль, быть может, сглазил кто?

Зоек тем временем сощурился не менее лукаво, собеседнице подражая.

— Тогда доверьтесь предположениям и не вынуждайте меня высказывать собственные, возможно, неверные.

Меланья смущенно кашлянула в кулак.

— Так вы, оказывается, рьяный хранитель предположений, в которых не уверены? — дабы не молчать только, спросила она, проклиная всячески предательски окрасивший щеки румянец.

— Не сказать, что прямо хранитель, но предпочитаю не делиться ими, ибо велика вероятность навредить.

— А если, к примеру, одна-единственная мысль является верным решением какого-то вопроса в деле военном, и вы, не высказав ее, навредите?

— Важно понимать, когда лучше промолчать, а когда — высказаться.

Кучер свистнул плетью, и карета наконец тронулась, натружено скрипнув рессорами. Зоек не отставал и вперед не рвался, продолжая ехать напротив. Видно, задумался — свесивши русоволосую голову, вперил очи в луку седла. От мелькнувшего в чертах лукавства не осталось и следа. Но вот мужчина встряхнулся, снова поглядел на Меланью.

— Стоит ли мне печалиться по причине расстроившейся охоты? Как считаете, панна?

— Я мало знаю вас и ваши предпочтения, но сама бы опечалилась, ибо забава ладная, в ней бы и я поучаствовала.

— Насколько я знаю, женщины обычно страшно ужасаются, наблюдая смерть зверя, что, впрочем, не мешает им расхаживать в мехах. Неужто пани Меланья не из числа таких и хрупкие пальцы ее, которые, как говорят, частенько гусельные струны пощипывают, способны также смертоносный кинжал сжимать?

— А вы вспомните пистолет в моей руке, — опять поддавшись лукавству, Меланья показушно хрустнула пальцами: мол, прямо сейчас подтвердить могу. — А если серьезно, меха не отвергаю и на смерть зверя смотрю без содрогания, с измальства привыкши к ней.

— Признаюсь, вы меня удивляете! Где ж это воспитанница писаря насмотрелась на животную смерть?

Скрытничать вдова не видела смысла, потому честно отвечала:

— Я ведь не всегда была под опекой Стольника, когда-то и в деревне пришлось пожить...

И оба столь увлеклись, разговорившись, что беседовали вплоть до Горграда, забыв про время да окружающих.

"Что это я делаю? — размышляла Меланья по возвращении, непроизвольно берясь за гусли. — Какой бес дернул меня мстить Гощицу, на чувствах его играть?.. а всего хуже, что заигралась и забылась... Ох! Виляс покарает меня, как пить дать, покарает, снова причинив боль... Глупость сделала, глупость, глупость!!! Чего учудила, зная, что нельзя дозволять себе привязываться к новым людям! Не дай Бог, — она перекрестилась торопливо, — из-за моей страшной удачи пострадает еще кто-то — не переживу, ей-ей!". Женщина не верила в бродящий в народе слух об особых прокленах, из-за коих умирали все близкие проклятого, но крамольные мысли порою прокрадывались в голову, и сейчас именно та печинка была.