Страх заточил голос в горле, и ни звука не сорвалось с уст молодой женщины. Страшное безмолвие хранила до тех пор, пока Зоека не унесли на носилках. Тогда аж Меланья убито прошептала:

— Общение со мною обрекает на смерть.

— Не смей так думать! — вознегодовал Стольник, хорошенько воспитанницу за плечи встряхивая. — С Зоеком еще ничего не ясно, но я не одного поправлявшегося от такой раны знаю. Голова цела, руки-ноги на месте, сердце не тронуто — оклемается. А ты, если хочешь увидеть его здоровым, не накликай исходу плохого, не привлекай к нему внимание Рысковца... Пошли. Туда дальше, под вечер, наведаешься к нему.

***

Несмотря на изрядные сомнения в лекарских познаниях крестного, Меланья все ж взлелеяла надежду на благополучное выздоровление пана Зоека и покорно гнала противостоящие ей мысли. Стоит ли говорить, что весь день молодая женщина была как на углях, не могла места себе найти, пары колодежек спокойно просидеть? Беспокойство жадно глодало душу ее, как изголодавшийся пес — смачную кость.

Наставница не дала Меланье запереться в четырех стенах, убедила скоротать день у реки. Но, увы, этим успехи и ограничились. Как ни старалась Ежка, отвлечь молодую женщину не выходило, ибо столь сильно она озаботилась, что не могла мыслить ни о чем кроме излечения Зоека.

Только остановится вдова, присядет на теплое бревно в тени — и опять давай ходить, метаться, яко зверь в клети, едва ли не волосы на себе рвать.

Распознавший хозяйское настроение хорт, виляя хвостом, ходил следом, преданно тыкался носом в ладони, вылизывал их, ластясь, за что в благодарность получал заушные почесывания да поглаживания дрожащей рукой.

Еще и потому Меланья усидеть на месте не могла, что понимала: не будь вчерашнего, и дуэли бы не было. Зоек ранен именно из-за нее, ее каприза, мгновенной каверзной мысли, нашептанной, видимо, бесом или даже самим Рысковцом.

А всего хуже, что благим намереньем остановить дуэль она, напротив, навредила.

— Ну не терзайся так!.. Повод мог вовсе не в тебе крыться, кто знает, что они не поделили.

— Не утруждайся, Ежка. Совесть моя упряма, аки ослица, и внушением ее не успокоить... Ах, не могу больше. Вернемся, авось что известно стало.

***

Их действительно ждала весть от Стольника, кою Лепкар по хозяйской просьбе на словах передал: лекарь обработал и забинтовал рану, оказавшуюся, надо сказать, глубокой царапиной, вполне достойной уверенности в выздоровлении успешном. У Меланьи, как то говорят, прямо камень с души свалился. Вдохнув поглубже и несколько успокоившись, молодая женщина вскорости остановилась у двери нужных покоев, расположившихся в башенке на втором этаже; легко предугадав такой исход, Стольник через слугу сообщил также, как отыскать Зоека.

Робко постучала Меланья, выждала немножко и уже уходить собиралась, когда дверь тихонько так отворилась, и вежливо-внимательная старушка челядинка поинтересовалась именем пришедшей, после чего снова исчезла. Ненадолго.

— Проходите, — шуршала служанка, указывая на дверь напротив входной. — Пан в препоганом настроении пребывает (оно и не дивно!) и никого доселе видеть не желал.

Покой, всего из двух комнат состоящий, был значительно меньше Стольникового, гостиная вширь пятью шагами измерима. Быстро пересекши ее, Меланья с екнувшим сердцем вошла в опочивальню, откуда пахнуло горьковатым запахом травяных мазей.

Внешняя стена изгибалась, луку подобно; узкие слюдяные окна почти до потолка доставали лепными гребешками, каждое из них венчавшими. Зоек, осунувшийся и бледный, полулежал на застеленной кровати с высокой спинкой. Одет был так же, одну лишь рубашку сменили на чистую. Не зная, что говорить, Меланья словно прикипела к полу. У нее было несколько вариантов начала разговора, но все мгновенно забылись при первом же взгляде на раненого.

Зоек жестом пригласил сесть, молодая женщина на ватных ногах проковыляла к кровати и присела на краешек. Хотела было сказать что в ободрение, но Зоек опередил, заговорив первым.

— Пани Меланья, смею просить вас никогда, слышите, никогда не вмешиваться в поединки... — с расстановками, нажимая на каждое слово, изрек он. По паузам и особенно хриплому дыханию нетрудно было догадаться, сколь мужчина гневен.

— ...Ежели сами сражающиеся не попросят. Скажите, быть может, Гощиц просил вас? Нет? Тогда какого Рысковца вы вмешались?!..

Ошеломленная вдовица не в силах была слова вымолвить. Зоек продолжал, сверкая очами:

— Если бы не вы, победа б осталась за мною... а вместо того я, опозоренный, должен отлеживаться, приехавши совершенно не за этим! Вы понимаете, чего стоило ваше вмешательство? Бог с ней, с царапиной... но ведь слух пойдет, что Зоек, небезызвестный фехтовальщик, проиграл какому-то... — он с явным трудом опустил нелестное для пана Гощица определение.

Слова звучали, как стук палаческого топора о плаху, обезглавливая такие нелепые сейчас надежды, на сей разговор возложенные. "А чего ты ждала?" — ехидно осведомилась совесть.

Меланья резко поднялась. Подбородок ее обиженно подрагивал, неверный голос не отставал.

— Пан, гляжу, осерчал! А знает ли он, что я голову потеряла, когда узнала, что из-за меня еще кто умереть может, и потому стремглав останавливать вас, двух дурней, бросилась?!.. — Она отвернулась к расплывавшейся в слезной пелене двери, судорожно вздохнула, но не успела сделать и шага — ладонь будто сжало в горячих тисках.