наших фирм в ваши крупные заводы, тебе уже, наверняка, сообщили…

«Знал бы ты, с чьей это все подачи закрутилось», - улыбнулся про себя Петрович.

– Но ведь была еще куча всяких светских и развлекательных мероприятий. Вообще,

как русская столица нас встретила – это незабываемо. Но, вот тебе – нюансик: Берта и

один из ваших промышленников – Борис Луцкий – несколько вечеров провели в обществе

только друг друга, практически никого и ничего вокруг себя не замечая. Сказать, что это

многих удивило, - поскромничать. Хотя, говорят, что они и раньше были знакомы, но тут

что-то… э… вроде, сенсации вечера, наклюнулось, - рассмеялся Тирпиц.

– Да, мне как-то без интереса чужая личная жизнь, мне сегодня интереснее пушки, -

прищурился Петрович, а про себя подумал, - «О-ля-ля! А вот это интересный оборот. Не

было ни гроша, да вдруг – алтын. Если такая неожиданная комбинация выгорит, то нам -

сам черт не брат! Надо бы царю предложить Луцкому титулок какой дать, завалящий, чтоб

Золотая рыбка точно с крючка не сошла…»

– Личная жизнь, это важно, что ни говори. Ты прости меня, Всеволод Федорович…

– Это за что еще?

– Понимаешь, еще в Берлине я очень просил Экселенца договориться с Государем о

том, чтобы они дали нам побольше времени пообщаться. И видишь, как вышло… тебе,

вместо того, чтобы еще заслужено оказаться в объятиях любящей супруги, приходится

снова мчаться с нами во Владивосток.

– Не кори себя. Я ей обо всем уже отписал. Жены моряков – понятливый народ. Тем

более, что она сейчас счастлива возвращением старшего сына. И не сопляком с выпоротой

задницей домой приехавшего, а мужчиной, офицером с Георгием в петлице.

Что же до меня, даже и не знаю, как это состояние пациента у врачей называется, но

я пока, наверно, еще не отошел от всего. Короче - «возлюбивший войну»20… - Руднев

печально вздохнул, неуверенно повертел в пальцах свой опустевший бокал, после чего

глубокомысленно выдал:

Эх! А, давай еще по одной, что ли? За наших домашних…

***

К моменту, когда вторая поллитра благородного вискаря окончательно исчерпала

себя, Петровичу вельми захорошело. Принимающая сторона периодически поклевывала

носом и пару раз роняла кусок языковой колбасы с вилки, но по-моряцки держалась. И это

радовало. Настало благостное время трепа по душам, когда дамский вопрос уже вчерне

обсужден, не получив развития исключительно за отсутствием этих самых дам в зоне

уверенного целеопределения, но возвышенная душа поет и жаждет чего-нить эдакого, а

физические кондиции пока позволяют телу не растекаться в горизонталь…

20 «Возлюбивший войну», роман Джона Херси. Книга, вполне достойная стоять в одном ряду с лучшей

западной «военной» классикой Э.М. Ремарка, А. д’Сент-Экзюпери, Э. Хемингуэя, Д. Нолля или И. Шоу.

85

– Альфред, а вот, все-таки, скажи: с чего это ты еще в Берлине задумал именно со

мной все эти дела перетереть?

– Что значит «перетереть»?

– В смысле, обсудить. Есть же у нас Степан Осипович. Начштаба Молас, наконец…

– Прикидываешься тугодумом? Или так понравилось звучание комплиментов?

– Честно? Приятно, конечно, - не стал скромничать Петрович.

– Я уж так и понял. Почему именно с тобой, спрашиваешь? Ну, все твои «трюки на

трапеции под куполом» в начале войны, это само собой. Это ты и сам понимаешь. Но я

регулярно прочитывал не только ворох газет, но и донесения моих наблюдателей на всех

ваших эскадрах. А они, мой дорогой, достаточно объективны. И меня заинтриговал не

«новоявленный Нельсон», как о тебе трубили щелкоперы, а то, как ты «чудил», приводя в

чувство сонное царство во Владивостоке, и переставлял пушки на своих крейсерах.

– Ну, воевать-то мне надо было хоть чем-то, после того, как Камимуру не удалось на

минах поймать.

– Другой бы, получив прикуп в два эскадренных броненосных крейсера, вряд ли бы

помышлял о чем-то ином, кроме прорыва в Порт-Артур, под флаг к комфлоту.

Я был во Владивостоке в 1897-ом и думаю, что за эти годы там слишком многое не