Хотя, что тут греха таить, поначалу я был в форменном бешенстве, когда в августе

Экселенц выдал мне цифры по этому их новому линкору - «Дредноуту», которые получил

у Готланда от твоего Государя. Наши-то агенты в Лондоне оказались не на высоте.

– Представляю, как бы тебе еще больше захорошело, если япошки, вдобавок к такой

новой вводной, раскатали бы нас со Степаном Осиповичем на Дальнем Востоке.

– Мне не хотелось даже предполагать такое. Хотя мы и просчитывали варианты.

– А представь ситуацию, на минутку. Россия разбита самураями на суше, наш флот у

Артура утоплен, кроме точеных молью остатков, запертых в Черном море. Как картинка?

– Мерзко. И даже не из-за наших грядущих флотских проблем.

– А что может быть хуже?

– Шлиффен. И его генеральный штаб, набитый гвардейскими усами и шпорами.

– Ты думаешь, что…

– С их колокольни глядя, упустить такую возможность – просто преступление.

– А учитывая, что к нам, после такого позорища, многие в Рейхе станут относиться

как к докучливым разорившимся родственникам, значит, самое время…

– Да. Безотлагательно разрешить силой давно навязший в зубах французский вопрос.

А если Россия встрянет, хорошенько и ей накостылять для остраски, на будущее. Потому,

что если дать русским очухаться, а англичанам позволить хитренько подлизаться к ним с

утешениями – так можно запросто и до тройственной Антанты доиграться… Извини, я

возможно, слишком цинично высказался, но…

– Нормально все. А что кайзер? Как ты считаешь, пошел бы он на поводу у своих

генералов? И сам ты, какого мнения бы был?

– Для нас воевать с Россией – это форменное безумие. Исходя из общестратегических

интересов нашего государственного существования. А не с точки зрения сиюминутной

выгоды какого-то случайного момента. Дать англичанам стравить наши народы – это даже

хуже чем преступление. Это ошибка. Так как-то сказал Талейран, хоть и по гораздо более

мелкому поводу, но, по-моему, предельно точно.

За Императора, сам понимаешь, я говорить не могу. Но, насколько я его знаю... Он,

скорее отправит Шлиффена в отставку, чем начнет войну против царя. Да и мое мнение,

надеюсь, при принятии решений, им пока принимается в расчет.

– Спасибо, Альфред. За откровенность. Ох! Часы-то уже бьют полночь.

– Да, время летит. Смотри, как снег пошел. Сибирь все ближе и ближе, - усмехнулся

Тирпиц чему-то своему.

– Подожди меня минутку, пожалуйста. Тут наклюнулось одно небольшое дельце.

– Ватерклозет – там!

– Не… у меня маленький вопросик к твоему адъютанту, Альфред.

С этими словами Руднев поднялся, и слегка пошатываясь, направился к двери в

коридор, оставив хозяина пребывать в явном недоумении. «В самом деле, что могло ему

80

понадобиться от Венигера? Я сам мог бы его вызвать, вообще-то, если надо еще закуски

принести»…

На физиономии вернувшегося в салон Руднева была нарисована рафинированная

легкой степенью опьянения ехидно-довольная улыбочка, не оставляющая сомнений в том,

что ее хозяин задумал нечто эдакое, что сейчас должно неминуемо осуществится. В руках

у него был длинный, узкий, темно-серый сверток из чего-то на вид мягкого и пушистого.

– Хм… Всеволод, а это - что?

– А это, Альфред, то, что кто-то решил зажать свой День рождения, не так ли?

– Ну… э… Экселенц собирался завтра, то есть…

– Ага. Сегодня, то есть. Ах, Альфред. А ты и не подумал, что мне было бы стыдно

знать, что я был у тебя и позабыл поздравить? Как тебе не «ай-яй-яй»?

Молчи. И не думай оправдываться. Со мной такие штучки не проходят. Экселенц его

хочет, видите ли. Мой тоже много чего хочет. Но?! Спят? Вот и пусть себе тихонечко

поспят, а нам с тобой дадут спокойно вспрыснуть это дельце. Тем более, что у тебя там, -

Петрович небрежно кивнул в сторону бара, - Я приметил еще пару занятных вещиц…

– Дорогой мой, все – что пожелаешь! Только скажи, и мои оттащат к тебе в вагон на

первой же длинной остановке, - но столкнувшись с неумолимой решимостью, таящейся в

насмешливых скифских глазах, германец инстинктивно заюлил, пытаясь вымолить себе