– Ты присоединился к Пожирателям, – с вызовом говорю я. – Ты мог сделать что-нибудь другое.

И теперь он снова заговаривает тем снисходительным тоном, который выбрал пару минут назад.

– Точно. Вот только Темному Лорду отказывать нельзя, верно? Это не сработает.

Я презрительно смотрю на него. Не хочу это слышать. Не хочу ничего об этом слышать.

– Ты должен был постоять за себя.

На некоторое время я сомневаюсь, что он вообще меня услышал. Но потом он снова заговаривает, медленно и тихо.

– Мой отец был в тюрьме. Я делал, что мог, чтобы выжить.

Я не знал, что дед сидел. Но все же я не поднимаю этот вопрос. Я сосредотачиваюсь на нужном.

– Ты не обязан был делать это.

Отец испускает медленный, тяжелый вздох.

– Представь, что тебе шестнадцать, – спокойно говорит он, – и тебе говорят, что твоя мать умрет, если ты не позволишь кому-то выжечь метку на твоей руке. Ты закатал бы рукав?

Его глаза прожигают меня, и внезапно мне очень хочется, чтобы я сегодня сюда не приходил. Я не знаю, что сказать, и ничего не говорю.

– Я знаю, ты думаешь, что я ужасный человек, – ровно продолжает он, – но на свете есть многое, о чем ты не знаешь. Есть многое, чего ты не узнаешь даже от них, – он произносит «от них» так, словно это какое-то ругательство. – Есть многое, о чем не знают и они. У каждой истории две стороны, Скорпиус, и ты должен это помнить.

Я чувствую себя немного пристыженным и испытываю сочувствие. Но это все равно нечестно. Все это не имеет ко мне никакого отношения, и в то же время все это имеет ко мне отношение самое прямое.

– Я люблю ее, – вдруг говорю я, глядя прямо на отца. Он знает, конечно, о ком я. – Ты знаешь это, верно?

– Я знаю, что ты ей увлечен.

– Это не увлечение, – твердо говорю я. – Я собираюсь на ней однажды жениться.

– Если она решится, – легко ухмыляется он.

– Она решится, – мой тон не оставляет места для споров, и он ничего не говорит, а просто смотрит на меня, ожидая продолжения. – И когда это случится, – продолжаю я, выдавливая ровный вздох, – я хочу, чтобы ты был со мной там. – Отец выглядит так, словно одна мысль об этом вызывает его отвращение, и я продолжаю. – Если ты не пойдешь, то надеюсь, ты не заставишь меня выбирать.

– Разве я когда-нибудь просил тебя выбирать, Скорпиус? – лениво спрашивает он. – может, ты это как-то проглядел, но я никогда не говорил, в кого влюбляться можно, а в кого – нельзя, – это правда. Он никогда этого не делал. Он не прыгал от радости при виде Роуз, но он никогда не запрещал мне с ней встречаться. – Ты не ребенок. Сам можешь принимать решения.

– Она для меня важнее всего на свете, – честно говорю я. – Надеюсь, ты это знаешь.

– Ну, веришь или нет, – медленно говорит он, – для меня ты важнее всего на свете. И я никогда не заставлял и не заставлю тебя делать что-то, чего ты не хочешь, – он в первый раз говорит что-то подобное, и я потрясен до немоты, а он продолжает. – Я знаю, каково это, и я никогда не поступлю так с тобой.

Мне хочется сказать что-нибудь значительное, но он не из тех, кто по-доброму воспримет взрыв эмоций. Так что я не говорю. Вместо этого я спрашиваю:

– Ты сможешь порадоваться этому?

Он колеблется, и я вижу, что ему не хочется отвечать на этот вопрос. Наконец он все же решает, что честность – лучшая политика.

– Хотел бы я, чтобы это был кто-то другой? Да, – ровно говорит он. – Мне не нравятся ее родители, никогда не нравились. Я никогда не нравился им. Это не изменится, – его голос потихоньку умолкает, а потом он продолжает более твердо. – Но это не имеет отношения к тебе и Роуз. И если ты этого хочешь, тебе должно быть наплевать, что думают другие.

Я не знаю, что сказать. Я сижу тут еще некоторое время и снова прокручиваю его слова в голове. Я не знаю, что мне надо сейчас чувствовать, и я удивлен огромным сплавом эмоций во мне. Миллион слов, которые я мог бы сказать. Но ни одно из них не кажется тем, что он захочет услышать. Так что я говорю первое, что приходит мне в голову.

– Спасибо.

Он кивает. Он не хочет слышать ничего больше. Не хочет, чтобы я говорил ему, как много это для меня значит и как для меня важно его мнение. Он не хочет, чтобы я говорил ему, как много значит для меня узнать, что я важен для него. Он просто хочет, чтобы я понял.

И пусть я не понимаю все, я понимаю больше, чем понимал раньше. Может быть, я не пойму до конца, но и это хоть что-то.

Раньше не было и этого.

========== Глава 48. Джеймс. 16 апреля ==========

В этом году я хотел пропустить Пасху.

Я хотел провести ее, лежа на диване в трусах, попивая огденское и ничего не делая. Или развлекаясь с Кейт. Тоже бы подошло. Я просто хотел пропустить это все и никого не видеть. Но здесь Кейт. И у нее есть эта раздражающая привычка заставлять меня делать «взрослые поступки». Так что из-за нее я сижу на упомянутом диване полностью одетый, без огневиски и жду, пока она закончит собираться и мы направимся в ад.