С парнями в старую дубовую рощу на берег Ведрыца шли и девушки. Весело им вместе! С северной стороны у Речицы предместье было небольшое, тесно застроенное жалкими лачугами бедных батраков, не то, что с южной и восточной, где отдельные мещанские дома разбежались далеко вдоль гостинца, а огороды и земельные наделы растянулись по обеим сторонам дороги даже за Белый ручей. Здесь же земля была поражена медведкой и огородничать на ней никто не хотел. По оврагу сразу за воротами густо росли вербы. Сюда ходили срезать ветки перед Вербным воскресением, и, - круглый год, - паслись козы и мальчишки, заготавливавшие за мелкий грош лозу для корзинщиков.

Я почему так подробно всё это расписываю: отныне мне дорого всё это - и склон, по которому сейчас грохочут телеги, скатываясь с горки вниз, и мосток через широкий овраг с вялым пересохшим от зноя ручьём, и придорожные васильки, и венчики белой кашки, сильно пахнущей к ночи. Я иду по этой земле, моей земле, ещё свободной от асфальта и гудрона, буйно-заросшей, диковатой, роскошной, молодой и сильной земле, ласково принимающей касания множества молодых, как она сама, босых ступней...

Я осторожно разглядываю парней и девушек.

Подвижные, говорливые, красивые особой красотой юного существа, входящего в силу, они радуются предстоящему ночному гулянию.

Я знаю, что скоро кто-то из этих мальчишек останется лежать под стенами родного города, схлестнувшись в бою с наступающими отрядами Наливайко. И писцы крепостей полесского края напишут отчёты королю польскому о грабежах и "казацких свавольствах" на Поднепровских землях...

История - страшная штука...

Переживёт ли войну дед Бод?

"А я сам - где буду я?!" - содрогнулся, и липкий страх напомнил о себе...

Все вошли под сумрачную сень вековечных дубов. Впереди в глубине дубравы возвышалась крона самого высокого могучего исполина.

Бод увёл меня к этому дубу.

Старое дерево поразило. Показалось, стоит закрыть глаза - и тени веков пронесутся мимо

– Знаю, здесь когда-то горели священные восемь костров*!
– с благоговением произнёс Бод. В наших местах не рубили священные дерева!
– добавил он с гордостью.

– Сколько лет этому дубу?
– спросил я, притихнув, разглядывая шершавую сухую кору с глубокими морщинами, и не смея даже прикоснуться к дереву-патриарху.

– Девять сотен. Мы с Анной когда-то пытали про то....

Я никогда не задумывался, как долго живут деревья, и какими пигмеями люди должны казаться им. Этот дуб мужал во времена язычества, видел пепелище на месте города после похода новгородского князя, видел Витовтовы ладьи, лихих казаков Сеньки Полоза и их недругов-крымчаков, но вряд ли ему отпущены ещё четыре века, чтобы застать самолёты и рукотворные звёзды, бродящие по новым орбитам... Здесь, в XVI столетии, при чистой пока ещё экологии некоторым деревьям в Речице по триста лет, так утверждает старик. А в современном городе они едва доживают до восьмидесяти. Но, может быть, вон та молодая дубовая поросль увидит время автомобилей и мобильных телефонов?

Страстно захотелось вернуться! Увидеть тонкие прутики-дубки возмужавшими деревьями!

Я затосковал. И вместе с тем шевельнулось удивление: почему старик ничего не спрашивает о моём житье-бытье? "А я его расспрашивал?
– вдруг всплыла мысль.
– Да он просто окунул меня в свою жизнь, - окунул и вынул. Даже не думаю, что ему на это понадобилось время. Не удивлюсь, если наша встреча - заданность. Мост между прошлым и настоящим. Связка. Спайка разорванных звеньев цепи. Целые фрагменты цепи между прошлым и будущим разрушены. А так нельзя. Иначе не объяснить, зачем это всё. И, значит... И значит, Он прожил мою жизнь точно так, как я невольно прожил его...

Мне сделалось стыдно. Я был свидетелем Служения длиною в жизнь - незаметного, упорного следования своей дорогой не для себя - для всех.

А я? Я подумал, что мне нечем гордиться и, по большому счёту, мне, человеку века электроники, нечего сказать старику из средневековья...

Пока я занимался самоедством, Бод успел отправить Догоняя с замысловато скрученной верёвкой на шее к сыну своему, Миколе, за Ведрыц-реку. Вскоре Микола приплыл в челноке, оставил грубоватые удочки и уплыл обратно, ничем не выдав интереса к высокому, "гладкому, как сынок кастеляна" незнакомцу, сидящему рядом со стариком. Тоскливые мои мысли перебила на удивление удачная рыбалка. Несмотря на жару, рыба охотно клевала: видимо, полноводный, холодный от подземных ключей Ведрыц изобиловал рыбой.

На закате из города стал прибывать народ. Купальскую ночку гуляли все.

– Женщины на ранней заре будут ходить вдоль берега, собирать купальские травы, - заметил Бод.
– А девчатки пустят венки по воде...

– А волшебный цветок папоротника, открывающий клады, тоже будут искать?

– Разрыв-траву*? А как же, конечно, будут. Но этим

займутся молодые парни. Не совсем та кветка им нужна, - старик хитро улыбнулся, спрятав глаза за сеткой морщин, - а как иначе заманить любимую подальше в лес?